Глобальное потепление

Но он спросил про фильм. Не забыл, оказывается. И это сбивало с толку, задавало крен в пускай не самой приятной для самолюбия, но четкой и логичной системе координат.

Тем более что о фильме Юлька сама предпочла бы временно забыть. Ведь если кто-то перед кем-то и виноват, то это она перед Кешкой и ребятами, готовыми работать и не готовыми разруливать вполне возможный конфликт с кондишенным магнатом, — да и перед всей, блин, нашей страной, интересам которой запросто, без лишних терзаний, предпочла своих четверых оболтусов (ладно, троих, Марьянчик у нас маленькая принцесса). Совесть и без того догрызала Юльку методично, как моль старую шубу, зачем-то пережившую глобальное потепление, но Ливанов и тут внес дополнительное смятение, смущение, досаду и стыд.

Как ни крути, выходило — если он тогда не сболтнул на голубом глазу, а вполне сознательно согласился поддержать ее проект, — что и она сама, и дети (ну кроме Костика, краткие овации первому мужу) находятся здесь если и не за ливановский счет, то вроде того, по его милости. Такое в любом случае трудно простить: Юлька физиологически не терпела чувствовать себя обязанной кому-то, а тем более сейчас, когда все в ней держалось на тонкой струне осознания своей независимости, самодостаточности, решимости. Да и он вполне мог догадаться, вычислить, отследить в любой момент; и тогда всё, абзац, кранты. Если сейчас выдернуть из нее эту хрупкую несущую ось, порвать струну, сместить нафиг акценты и координаты… короче.

Если он узнает, я его, наверное, убью, решила Юлька. Стало полегче.

— Эта страна, — говорил между тем о чем-то Ливанов, — рано или поздно аккумулирует в себе все лучшие творческие силы со всего мира. Механизм простейший: здесь хорошо. Все, кто побывал тут, на Соловках, стремятся приехать еще раз, потом начинают бывать регулярно и в конце концов допирают, что хотели бы здесь жить. Правда, Массен?

— Я об этом не думал, — корректно отозвался зажатый где-то, видимый фрагментарно Густав.

— Это потому, что вы еще на второй стадии. Задумаетесь вот-вот, я вам гарантирую, — Ливанов подмигнул Юльке, и зря, между прочим. — Разумеется, эта страна не резиновая, всех желающих никто сюда не пустит. Пускают лучших: что-что, а человеческая селекция в этой стране всегда была поставлена на уровне. Понятно, поначалу их тут крепко перемалывает, не без того. Не затем даже, чтобы подогнать под стандарты, а просто у нас так принято, таков ритуал освоения свежей крови.

Юлька сказала бы; но ничего, сдержалась, предпочла помолчать. Поискала глазами Марьянку: та вернулась к своей старшей подружке и что-то с ней взахлеб обсуждала — старшие девочки были ее давней любовью как класс, противостоящий на эволюционной лестнице старшим мальчишкам. На парапете сидела, поджав лапки на липучках, незаслуженно забытая розовая чайка.

— Поначалу эта страна всем показывает зубки и жернова, не без того, — продолжал Ливанов, — потому может показаться, будто она вообще закрыта, мол, посторонним вэ. Но это опять же этап селекции, самый жесткий, финальный, и тем, кто его проходит, она открывает все возможности. Сейчас по-настоящему добиться чего-то в любой культурной, гуманитарной сфере, о других не говорю единственно потому, что меньше знаю, реально только здесь. К нам скоро все переедут, вот увидите. Собственно, половина перебралась уже, другая половина мечтает, но пока не может себе позволить материально. Слушайте, у меня родилась отличная идея, тянет на нацпроект! Нужно их стимулировать. Отслеживать перспективных с помощью внешней разведки, опять же ребяткам полезное дело, и давать финансовый толчок. На первых порах, дальше сами. Когда-то была утечка мозгов, а мы организуем приток, и не просто организуем, а направим его в правильное русло. Здорово я придумал? За это надо выпить.

— Заманчиво, — не выдержала Юлька. — Для лузеров.

— Солнце мое, — Ливанов развернулся, переориентируя энергетический посыл, как лазерную пушку, на нее лично, — с тебя мы и начнем. Я сам вложусь, честное слово. Решайся, дорогая, ты же видишь, как тут хорошо.

— Мне и дома хорошо.

В подробности она вдаваться не стала. Но Ливанов, зараза, что-то такое тут же заметил, отследил с молниеносной скоростью:

— Ой, только не ври, ладно? Хорошо ей. Я же был у вас буквально только что. Ваши все как один стремятся сюда, и это нормально, потому что там жить нельзя. И ведь у нас с вами полно общего. Даже язык тот же самый, на банановом-то до сих пор говорят только где-нибудь в диких горах, да еще в парламенте вашем дивном, уродуя певучее наречие до неузнаваемости, даже мне жалко. Все, все хотят, только не у всех есть бабло. Ну и мы не каждого пускаем, это да.

И Юлька завелась, хоть и не стоило, конечно: