Глобальное потепление

Время замедлилось, будто видео в рапиде, как оно всегда бывает, если ты все равно ничего не успеваешь изменить, — к примеру, именно так, плавно и неторопливо, падает со стола любимая чашка. Щурясь из-под козырька руки, Юлька прекрасно разглядела и логотип на борту новенькой, совершенно не дайверской торпеды, и груду неопознанной оргтехники на корме, и яркие акваланги между десятками пар волосатых колен, и Кольку Иванченко у левого борта, и самодовольную до ужаса фигуру впереди, широко расставившую ноги на торпедном носу: если пришвартуются мимо, как тогда, этот уж точно полетит в воду вверх тормашками…

Картинка получилась отпадная. И Юлька его тут же узнала.

Обернулась к Сереге, который уже выкарабкался наверх, скинул под ноги акваланги и, топчась босыми пятками по мокрой ржавчине, грозно взвешивал в кулаке кусок арматуры:

— Знаешь, кто это с ними?

— Пофиг, — огрызнулся воин и патриот. — Пускай только сунутся.

— Это Дмитрий Ливанов.

* * *

Вокруг сверкала слепящей рябью поверхность культурного шельфа, взрезаемая носом торпеды, дайверская база приближалась со свистом, встречный ветер обдувал не хуже кондишена, мобильный кондишен тоже работал на полную, и Ливанову было хорошо. Вдохнув побольше наконец-то чистого воздуха, он в который раз восхитился Юркой Рибером. Сегодня с утра Ливанов только и делал, что им восхищался; дома за всю вечность знакомства это никогда и в голову не приходило. Пожалуй, прав был Герштейн, и Юркино место действительно здесь, в Банановой республике, на нехоженной земле для настоящих джентльменов удачи. Со своими здесь определенно не сложилось.

Вчера Ливанов потолкался на конференции, повступал в дискуссии, позаводил новых знакомств, побухал немного в разных компаниях и барах — и не вынес ничего, кроме разочарования. С каждым его приездом банановые мельчали. Те, у кого имелось бабло (а бабло здесь делали главным образом на кондишенах, на недвижимости или из воздуха), были озабочены исключительно колебанием валютных курсов (которые тут рисовали в зависимости от внутренних интриг в Нацбанке, настроения с утра или так, от балды) и возможностью мирового дефолта (основные средства все держали, естественно, за границей). Тех же, у кого бабла не было и не предвиделось, интересовал уровень инфляции и ни черта больше. Ливанов азартно пытался говорить с местными культурологами, участниками конференции, для начала о культуре, затем о политике, о жизни, о глобальном потеплении, о счастье, — скорость, с какой любая тема сворачивала у них к росту цен на электроэнергию и бананы, обескураживала.

Те, кто умел делать и отмывать деньги, поражали полным отсутствием фантазии относительно того, как их применить и потратить. Кто не умел и этого, те просто поражали отсутствием фантазии. Ливанова почти никто не узнавал, хотя казалось бы. А если вдруг узнавали или хотя бы догадывались, из какой он страны, — тут же вспучивалась, словно пузырь на болоте, национальная банановая гордость, проявлявшая себя в ехидных вопросиках о новых сезонных ценах на газ. Интересно, чем бы они тут у себя гордились, — постепенно накаляясь и закипая, думал Диванов, — если бы не мы с нашим газом, если бы не глобальное потепление?!

С досады он даже не стал отмазываться, когда позвонил Паша и выдернул его на очередную презентацию в регионах, а именно в пригороде столицы, уездном городишке с микроскопическим и гордым книжным магазином на центральной площади. Как ни странно, на встречу собрались люди, человек семь или восемь, все они оказались на удивление в контексте и часа два вели с Ливановым содержательную дискуссию о сквозных мотивах его творчества, перспективах взаимоотношений двух стран, впечатлениях гостя об их городе, писательской личной жизни и Соловках. Книг, правда, никто не купил; впрочем, банановую новинку Паша так и не подвез, а в ассортименте магазина отыскался лишь один том «Зеленых звезд», почему-то второй, и его никто не купил тоже.

Околокнижный народ, поначалу забавный и трогательный в своем полном отрыве от реальной действительности, в конце концов тоже начал раздражать. Они были какие-то ненастоящие, поддельные насквозь, включительно с их интересом к его персоне и книгам вообще. К началу послепрезентационной пьянки Ливанов уверился в ощущении, что участвует в некой многоходовой схеме, смысл которой от него ускользает, однако, вопреки банановому обыкновению, имеет место быть.