Лучше всего это выразил умнейший и откровеннейший из неолибералов Альфред Кох, давным-давно сказавший о бесперспективности и безысходности России с такой чистой детской радостью, что она повергла в шок даже его коллег.
Реагируя на теракт и сентября 2001 года, он же, отметив, что «для меня в Нью-Йорке все улочки родные», без каких-либо наводящих вопросов, по собственной воле признал: «Испытал полное бессилие и опустошение. Два года назад у нас в России взрывали дома, но тогда не было эффекта присутствия», – хотя, если я не ошибаюсь, в августе 1999 года он в России был, а в сентябре 2001 года в США не был. И дело здесь вряд ли только в телетрансляции: дело, скорее, в самоидентификации человека – в том, где именно у него находятся «родные улочки».
Не менее откровенна была еще одна «прорабша перестройки», которая на круглом столе, посвященном событиям 9/11, вдруг стала яростно доказывать, что любые люди, готовые сознательно отдать свои жизни за что бы то ни было, и особенно за какую бы то ни было идею, – выродки рода человеческого и должны выявляться и уничтожаться физически в превентивном порядке, чтобы не мешали нормальным людям нормально жить.
Дело было в Ленинграде (тогда и ныне – Санкт-Петербург), недалеко от Пискаревского кладбища, где лежали эти самые, по её терминологии, «выродки».
Признаюсь: даже американцы в своих войнах после Второй мировой, даже террористы, даже фашисты ближе мне, чем эта визжащая неолиберальная дама, которую я слышал своими ушами. Потому что они сражались за свой народ, за свою веру – или хотя бы искренне думали так, а она вполне сознательно сражалается против своего народа.
Не исключаю, что это вышло у нее нечаянно – просто потому, что в основе её мироощущения лежали запросы потребления.
Последнее слово – главное для понимания отношения неолибералов к России. Иначе понять их политику по отношению к нашей стране можно, лишь поверив, что они бескорыстно испытывают к ней животную ненависть и стремятся любой ценой ее разрушить просто так.
На самом деле всё проще: они просто стремятся обеспечить себе качественное потребление, оставаясь равнодушными к цене этого потребления для всех остальных: «Ничего личного – только бизнес». Дело здесь совсем не в какой-то специфической ненависти: хотя она часто действительно имеет место, но как причина неолиберального поведения всё же второстепенна.
Россия нелюбима либералами не как враг, не как противостоящая сила, но лишь как неудобство, как гвоздь в ботинке: её народ (тоже запрещенное после победы демократии слово, положено говорить: «население»!) мешает им красиво потреблять, как плохому танцору мешают танцевать ноги.
Обычным людям свойственно застывать в тяжком раздумье между севрюгой и Конституцией; при выборе же между Конституцией и куском хлеба 95 % людей не задумаются ни на минуту, и всерьёз осуждать их может только тот, кто не голодал сам.
Но именно у неолибералов – и именно в силу их идеологии – потребительская ориентация выражена предельно полно. И, служа своему потреблению, они автоматически, незаметно для себя самих, начинают служить странам и регионам, где потреблять наиболее комфортно, – нашим объективным, стратегическим конкурентам. И, живя ради потребления, они начинают любить те места, где потреблять хорошо, комфортно, и не любить те, где потреблять плохо, неуютно.
Не любить Россию.
И это очень хорошо демонстрируют практические действия либералов, по-прежнему обслуживающих власть и практически полностью определяющих ее, как минимум, социально-экономическую политику.
Конечно, западные стандарты культуры и цивилизованности во многом несовместимы с российской общественной психологией, а во многом – и с объективными потребностями нашего общественного развития.
Но у неолибералов отторжение от страны достигает высочайшей степени. В результате значительная часть интеллигенции, а точнее – образованного слоя, который является единственным носителем культуры и развития как такового, оказывается потерянной для страны, поскольку обижается на нее кровно, предъявляя ей непосильные для нее, несоразмерно завышенные стандарты своего личного потребления. Потребления не только материального, но и интеллектуального – и еды, и дорог, и разговоров «на кухне», и демократии.
Эти непосильные стандарты несовместимы с существованием страны и требуют уничтожения: либо ее, либо либералов как обладающего существенной властью клана.
Данный выбор становится всё более актуальным, и его откладывание «на потом» всего лишь повышает шансы неолиберального клана, обслуживающего интересы глобального бизнеса, на уничтожение России.
Ростислав Ищенко. Украина: терминаторы