Глобальные трансформации современности

Очень любопытно, что автор вышеприведенной цитаты (востоковед) принципиально противопоставляет духовную ситуацию на Востоке средневековому христианскому Западу. Но вот что пишет его коллега — медиевист Ж. Ле Гофф в книге «Цивилизация средневекового Запада»: «Склонности средневекового ума были таковы, что постоянно вызывали к жизни всевозможные общины и группы… Главной задачей было не оставлять индивида в одиночестве. От одиночки следовало ожидать лишь злодеяний. Обособление считалось большим грехом. Пытаясь приблизиться к людям Средневековья в их индивидуальности, мы неизменно убеждаемся, что индивид, принадлежавший, как и в любом другом обществе, сразу к нескольким общинам и группам, не столько утверждался, сколько полностью растворялся в этих общностях. Гордыня считалась «матерью всех пороков» лишь потому, что она являла собой «раздутый индивидуализм». Спасение может быть достигнуто лишь в группе и через группу, а самолюбие есть грех и погибель… Многообразный средневековый коллективизм окружил слово «индивид» ореолом подозрительности. Индивид — это тот, кто мог ускользнуть из–под власти группы, ускользнуть лишь при помощи какого–то обмана. Он был жуликом, заслуживающим если не виселицы, то тюрьмы. Индивид вызывал недоверие. Конечно, большинство общин требовали от своих членов исполнения долга и несения тягот не просто так, а в обмен на покровительство. Но за это приходилось платить цену, тяжесть которой ощущалась вполне реально, покровительство же не было столь явным и очевидным… Обычно такие отношения зависимости, имеющие целью еще крепче привязать к себе индивидуума, согласовывались друг с другом, образуя иерархию. Из всех таких связей наиболее важными были отношения феодальные. Показательно, что в течение долгого времени за индивидом вообще не признавалось право на существование в его единичной неповторимости. Ни в литературе, ни в искусстве не изображался человек в его частных свойствах. Каждый сводился к определенному физическому типу в соответствии со своей социальной категорией и своим рангом… Автобиографии были крайне редки и часто весьма условны… Средневековый человек не видел никакого смысла в свободе в ее современном понимании. (Для него свобода — это гарантированный статус, т. е. включенность в общество.) Без общины не было и свободы. Она могла реализовываться только в состоянии зависимости, где высший гарантировал низшему уважение его прав. Свободный человек — это тот, у кого могущественный покровитель… Поведение древних должно было обосновывать поведение людей нынешних… Ссылка на то, что то или иное высказывание заимствовано из прошлого, была в средние века почти обязательна. Новшество считалось грехом. Церковь спешила осудить novitates. Это касалось и технического прогресса, и интеллектуального прогресса. Изобретать считалось безнравственным….Гнет древних авторитетов ощущался не только в интеллектуальной сфере. Он чувствовался во всех областях жизни. Впрочем, это печать традиционного крестьянского общества, где истина и тайна передаются из поколения в поколение, завещаются «мудрецом» тому, кого он считает достойным её наследовать»106.

В этом тексте поражает его почти дословное совпадение с предыдущим, хотя оба историка очевидно не списывали друг у друга. Весьма похожее высказывание (сделанное еще в 1897 году) есть и у русского историка В. О. Ключевского о традиционном обществе Московской Руси: «Теперь все более торжествует мысль, что каждый имеет право быть самим собой, если не мешает другим быть тем же и не производит общего затруднения… Прежде лицо тонуло в обществе, было дробной величиной «мира», жило одной с ним жизнью, мыслило его общими мыслями, чувствовало его мирскими чувствами, разделяло его повальные вкусы и оптовые понятия, не умея выработать своих особых, личных, розничных. Каждому позволялось быть самим собой лишь настолько, насколько это необходимо было для того, чтобы помочь ему жить как все, чтобы поддержать энергию его личного участия в хоровой гармонии жизни или в трудолюбиво автоматическом жужжании пчелиного улья… Лицо тонуло в обществе, в сословии, корпорации, семье, должно было своим видом и обстановкой выражать и поддерживать не свои личные чувства, вкусы, взгляды и стремления, а задачи и интересы занимаемого им общественного или государственного положения… В прежние времена положение обязывало и связывало, обстановка, как и самая физиономия человека, в значительной степени имела значение служебного мундира. Каждый ходил в приличном состоянию костюме, выступал присвоенной званию походкой, смотрел на людей штатным взглядом»107.