Глориана, или Королева, не вкусившая радостей плоти

Уэлдрейк изможденными глазами смотрел, как повозка распалась надвое, обнаруживая грандиозного зеленого змия сплошь из папье-маше, с блескучей чешуей, глазами навыкате, языком набекрень и клацающими зубами, одно из лучших созданий мастера Толчерда. Что толпа сочла сие куда как величайшим покамест развлечением, стало ясно по шумливости. Теперь мимо Уэлдрейка продефилировали десятка два дев в легком льне. Овитые гирляндами нимфы были плясуньями, привезенными мастером Джозайей Патером, что жеманничал рядышком, гоня дев вперед. Те были юны, с недооформленными фигурами, мальчишисты, аппетитно гермафродитичны, ведомы одним из красивейших существ, когда-либо виденных Уэлдрейком (Митра! Сколь утонченная, нежно-юная тиранесса вышла бы из нее!). За ними фавн с огромными, порочными, блудливыми глазами передвигался вприпрыжку и дул в свирель, между тем из еще одного павильона, укрытого от толпы, донеслась музыка, представляющая фавнов эфирный глас.

Зеленый змий высвободился из сферы в направлении рыцарей, что выстроились перед ним, подъяв оружие, изготовившись к стычке.

Затем – новое преображение: змий будто сморщился и изнемог, делаясь чудным барком, что несла прекрасную великаншу, восседавшую на коралловом троне. Шести с половиной футов, блистательна, каштаново-золотиста, лучащаяся добродетелью, с остроконечной серебряной короной на покрытой вуалью голове, пламенеющая столькими драгоценностями, что всякий зрящий делался ослеплен, она воздела перламутровый жезл и одарила завороженных героев улыбкой, и девы плясали меж рыцарей, осыпая тех цветами, и фавн скакал и кружился, будто напаивая воздух чистой, как девичья слеза, музыкой, и девы сладко пели:

Мы флейт и арф музыкой Незнаему, Премудру
Восчествуем УРГАНДУ, Королеву рыжекудру,
Что молит добрых рыцарей вмиг прекратить раздор
И, распри кончив, заключить о мире договор.
Нет, не найти искуснее колдуньи, вещей девы,
Чем та, чей светлый лик влечет Героев отовсюду, —
О, сердцем пламенным чиста, о, Духов Королева!

А Уэлдрейк испепелил взглядом Флорестана Уоллиса, что с ужимками и карканьем пуще прежних воскрикнул:

Братья! Вот Государыня благородна,
Каждый ее любовью и верностью чтит.
Имя ее мы порочим в битве негодной!
Ястреб войны, прощай! – Голубь летит!

После чего музыка и девы продлили песню:

Родится часто из дремучести уродство,
Ведут больные грезы к мелкой лжи господству,
И правда с красотой порою – в злобной маске,
Чтоб лик их сделался к врагу отнюдь не ласков,
Ах, коль они и поощряют добродетель,
Как в том далеком государстве Альбион,
УРГАНДЫ гнев стать может столь силен,
Что злое сердце попадется в страха сети!

Глаза мастера Флорестана Уоллиса пожирали фавна, что явно его очаровал, потому следующий свой извив он припомнил после паузы:

Мадам, но как же нам Воителя избрать,
Чтоб, правя нами, он Единой сделал рать,
Чтоб двигать дух, как Время двигает Материю,
Коль не по милости и первенства критерию?

Уэлдрейк тяжело оперся о мост и взглянул на павильон, из коего весьма скоро должен был выступить в своей роли лорд Брамандиль Рууни.

Королева вещала (строками Уоллиса дипломатии ради):

О паладины с благородной кровью, я
Вам несравненного веду Воителя,
Хоть не из замка к нам явился сей герой,
Все ж благороден он и чист весьма душой.
Его мечом годами посох был пастуший,
Костер дрожащий – книгой, небо – крышей,
В Гербовнике его прозванья не найдете,
В овчарне бедной лишь его вы обретете,
Его владением была простая пажить,
Но имя рыцаря вам всё сполна расскажет,
Ведь он, Пейзанин, без греха такой один —
Пусть всяк колено преклонит: вот ПАЛЬМЕРИН!