Глория мунди

Да, люди они подвыпившие, как правило. Ну и что? Зато у меня за последние три месяца набралось два подобных случая. Второй такой: гуляю с собакой во дворе — у нас английский сеттер Лакки, вылитый Бим Черное Ухо, только ухо рыжее, когда-то в жуткий мороз я купила щенка на Птичке, таксист еще спрашивал — на кой тебе собака, а я отвечала ему: по причине острой нехватки любви и душевного огня… Так вот, с той поры минуло семнадцать лет, мы с Лакки, не торопясь, прохаживаемся около овощного магазина, а на ступенях — кавказец с мрачным и гордым взглядом.

— На охоту ходишь? — он спрашивает у меня.

— Нет, — говорю.

— Зачем собаку зря тратишь?

И, не дождавшись ответа, с чувством гипертрофированного достоинства предлагает мне …свое сердце, ибо он где-то здесь квартирует и ему как раз удобно встречаться с женщиной по месту жительства. Тамаз его звали.

— Вы презентабельный мужчина, — говорю я со всем уважением. — Но у меня много работы и мало времени.

— А что ты делаешь?

— Пишу роман.

— РОМАН???

— Ну да, — говорю, — а вы чем занимаетесь?

— Коммерцией занимаюсь, — ответил он горделиво, — спекуляцией занимаюсь. Думаешь, ты мне нравишься? — доверительно продолжал он. — Мне просто скучно, понимаешь? Мне нужна женщина в Москве. Я уехал, она меня ждет. Я приехал, у нее остановился.

— Я понимаю вас, — говорю я. — Но мой муж очень не любит, когда у нас кто-то останавливается. Вы лучше вечерами наблюдайте за кометой, сейчас на вечернем небе отлично видно комету Хейла-Боппа! Это развеет вашу тоску. А когда вы освоитесь тут и сколотите капитал, советую приобрести небольшой телескоп, который вы установите на крыше овощного магазина… Вашему взору, Тамаз, откроются звезды, галактики, сверхплотные карлики и холодные гиганты, и тут же крохотные частицы, которые не только невидимы, но невесомы… Кстати, мы можем сходить с вами в планетарий…

— И что на это ответил Тамаз? — поинтересовался Лёша.

— Он сказал: «Слушай, если ты сама не хочешь, — познакомь с подругой!»

Я мысленно перебрала в голове, кого бы из моих подруг мог осчастливить этот скучающий чайльд-гарольд, особенно те пришли на ум, у кого высокий холестерин, поскольку одной моей старой подруге Лёша так и заявил: «Уровень твоего холестерина соответствует твоему темпераменту!», — но ни на ком не остановила выбор.

Кстати, когда я закончила предыдущий роман, решила — всё, отныне только повести и рассказы: большая вещь страшно выматывает писателя, ты становишься одиноким, потерянным, отчаявшимся созданием, живущим радостями загадочного мира.

И тут же во мне забрезжил замысел нового романа.

Вокруг любимые старики погружаются в беспамятство. Я выкраиваю время, полдня еду на перекладных, покупаю гостинцы. А назавтра слышу:

— Ты бы хоть зашла когда-нибудь, совсем забыла меня, старика!..

Учитель мой, большой прекрасный поэт, неожиданно по телефону перешел со мной на вы.

— А вы приезжайте ко мне в гости — я буду рад. И съездите как-нибудь в Углич. Там хорошо. Я ведь родился в Угличе и провел там свое детство. Вы слышали мои стихи об Угличе? Мне уже больше восьмидесяти лет.

— Целую вас! — говорю я опечаленно.

— И я вас!.. — отвечает он.

В результате я забыла, какая у меня квартира. Пришла брать справку в ДЭЗ. В очереди стоят люди из нашего дома, сидит бухгалтер. Она спрашивает:

— Какой у вас номер квартиры?

А я улыбаюсь смущенно, силюсь вспомнить:

— 132? — (Мамина.)

— Нет.

— 309? (У нас была на Коломенской.) 48? (В Черемушках, в юности.) 421? (В Большом Гнездниковском переулке — в детстве.)

Бухгалтер мне говорит:

— Ничего, ничего, не волнуйтесь, — поискала в компьютере. — Москвина? 223-я квартира. Запомнили? 223!..

В общем, звонит мне мой дорогой учитель и говорит: в такой-то газете вышло твое интервью. Я так обрадовалась, спрашиваю:

— А фотография красивая?

— Ну, так… — отвечает он уклончиво.

— Что — нет?

— …Такая, — говорит он, — волосатая.

Одно это меня насторожило. А тут он еще добавил:

— Чернявая и курчавая.

— А молодая?

— Молодая. Тебе здесь лет семнадцать.

— А я там мужчина или женщина? — задаю наводящий вопрос.

— Ты понимаешь, какая штука. Скорее женщина, чем мужчина.

— А это вообще — я?

— Ну, может быть… — сказал он. — Я уж тебя не видел две недели, могу немного ошибиться. Вроде ты.

Я заглянула в Интернет и ахнула. В кои-то веки — большое со мной интервью на полполосы, блистательное, искрометное — и все это великолепие венчает абсолютно не моя фотография.

…Естественно, я и не думала придавать значение такой чепухе, не нам, искателям истины и света, страдать по такому ничтожному поводу. К тому же в буддийских текстах говорится, что надо обладать огромной решимостью — искать ответ на вопрос: где твое истинное лицо? Дабы не оказаться лицом к лицу, там так и сказано, с глубочайшим страхом возможности понимания, что мы не существуем.

У меня и без того полно неприятностей. Я тут рассказываю старику-отцу о своей сказочной соседке Аиде Пантелеймоновне, которая насылает на меня сверху разные бушующие стихии.

— Представь себе Нефертити, — говорю я ему, — так это она, только в пенсионном возрасте…