Глоток дождя

— Знаешь, я толком и не уверен, что девушка у меня есть. Наши отношения были так неопределенны, а мы столь наивны и смешны... Как-то я поспорил с нею, что напьюсь дождя. Я пытался сделать глоток дождя, чтобы выиграть спор. Самоуверенное, дурашливое пари я проигрывал с самого начала. Счастье делало меня сумасшедшим.

— Для любимой пойдешь и на заведомый проигрыш, — понимающе сказал Митрохин.

— Она назвала меня победителем, отвела слипшиеся волосы со лба, сказала: «Ты обещал только глоток, а выпил всю тучу». Впрочем, это было давно. Вероятно, я стал скучным человеком и теперь не пошел бы на такое пари... Кстати, а ты почему отмалчиваешься? Женат?

— За два месяца до Зеебурга. Друзья предостерегали: зачем тебе, Митрохин, брачные узы перед вылазкой в Европу, остерегись до возвращения. Не послушал. У меня милая жена, Соней зовут.

— Пишет?

— Каждый день. Сообщает о соседках, болячках, снах. Такое ощущение, что не уезжал, а ходишь за ней по пятам и все подмечаешь, как в первые дни, когда всякое ее слово притягательно.

Помолчали, перебирая в мыслях каждый свое.

— А тебя? Ждет кто?

— Брат.

— А та девушка?

— Не было такого уговора, Миша.

Вновь возникла перед ним Ирина, веселая, легконогая, какой была в день первого прихода в его строгий дом. Андрей увидел ее из окна мансарды и не поверил: она ли? Но стук каблучков по скрипучей лестнице, шорох платья... Он стоял, как истукан: это так необычно — гостья в его сумрачной комнате... Приблизился издалека тот ее взгляд, щедрый и всепроникающий. Казалось, еще немного, и задышит она рядом, а он, показывая ей самодельный радиоприемник, так и не повернется к ней, не посмотрит прямо в глаза... Почему он так мало узнал о ней? Не потому, что не хотел. Он просто считал: успеется, впереди — бездна времени. Что может припомнить он? Первую встречу, когда он увидел ее на речном песке после купания: брызги сверкали на ее плечах, куцый «хвостик» свисал с затылка, она прыгала, выливая воду из ушей, тонкая, как танагрская статуэтка. Что еще? Игру в волейбол? Несколько походов в кино?.. Можно ли это назвать любовью? Если он спрашивает сейчас, мог ли он разобраться тогда? Видимо, поэтому после направления на курсы радистов Андрей не послал ей письма. Тогда он думал в приподнято-романтическом духе: могу и не вернуться, не буду внушать напрасных надежд. И все же находили минуты, когда хотелось знать: о тебе думают, надеются, что ты возвратишься живым и невредимым. Но чаще ему чудилось, что все надумано и та девчушка — всего-навсего случайная знакомая. Он только пожалел «смешную цаплю»: летом и одна, без друзей, на речном берегу, с раскрытой книгой, бездумно глядящая на волны. Все остальное — выдумка. Он просто подошел к ней и спросил: «Можно ли купаться, не холодна ли вода?» И ничего больше...

Размышления прервал озабоченный, чем-то недовольный Бугаков. Он сел рядом с Андреем, диван под ним тоскливо заскрипел.

— Как поездка, удачно? — спросил Митрохин.

— Без просвета. Опросы ничего не дали. Боятся люди, нас или бандюг... Не разобрать. У места нападения, в лесу, нашел вот это.

Бугаков раскрыл ладонь и показал подковку овальной формы с четырьмя отверстиями для гвоздей. Наружная сторона ее блестела, словно побывала под наждаком. Кусочек металла пошел по рукам: повертел подковку Андрей, с комично-сосредоточенным видом исследовал Миша, затем подбросил в воздух, поймал и возвратил Бугакову:

— Пинкертона бы нам...

Раздался стук в дверь. На пороге возник Юзин.

— Сумерничаете?

— Перемываем косточки коллегам, — серьезно ответил Митрохин.

Юзин глянул в сторону Андрея:

— Пора закругляться.

Черняк послушно пошел к выходу, с порога повернулся, предупредил Митрохина:

— Оставлю на столе письмо брату. Не забудь отправить.

В коридоре напарники столкнулись с Грошевым.

— Отдыхайте. Подъем в четыре ноль-ноль, — сухо уронил тот.

Впервые за последние часы Андрей подумал о предстоящем задании как о чем-то близком и неотвратимом. Холодок пробежал по спине.