Глоток дождя

...За темно-зелеными занавесками — тесная каморка, «хоромина» Грошева. Кровать, на которую улегся Андрей, стоит у тыльной стороны камина, выходящего парадной в грошевский кабинет. На изумрудного цвета изразцах — прихотливый орнамент: вязь репейника и роз. Вверху замковый изразец с ликом сатира. В изголовье кровати — квадратный столик с лампой под газетным абажуром, на нем подшивка «Фронтовой иллюстрации», стопка книг. Андрей вытянул наугад один из томиков, открыл страницу:

...Природа знать не знает о былом,
Ей чужды наши призрачные годы,
И перед ней мы смутно сознаем
Себя самих — лишь грезою природы.

Поочередно всех своих детей,
Свершающих свой подвиг бесполезный.
Она равно приветствует своей
Всепоглощающей и миротворной бездной...

Странно и безрадостно напутствовал его Тютчев. Разве безысходность нужна Андрею перед операцией? Нет, он будет думать о доме. Что там? Сейчас все чаще возникали они в его воображении: отец, умерший от инфаркта в первый год войны (смерть настигла его в заводском кабинете); брат-книгочей с насмешливо-задиристой улыбкой и непрочной походкой человека, подраненного полиомиелитом; вспоминалась, но реже, — мать, которую он потерял в детстве. Она представлялась ему золотистым теплым облаком, неясным источником его существования. Иногда ее облик вырисовывался отчетливее: в полуовальном отверстии театральной кассы обитало ее вечно-задумчивое лицо с сияющими кудряшками волос. Что-то в ней неуловимо напоминало Андрею Ирину, зеленоглазую девчонку из предвоенных лет, которую не понять, не воссоздать теперь — так далека она.

Их образы делали Андрея слабым и нежным. Зачем взывать к прошлому? Разве это облегчит дело? Нужно свыкнуться с тем, что возвращение откладывается, нужно найти в глубине души и плоти мужество понять это...

Юзин заснул. Он ровно и глубоко дышал, закутавшись с головой одеялом. Андрей вдыхал запах свежего, небольничного белья, перебирал в памяти события последних часов. Еще немного — и он втянется, обязательно войдет в дело целиком, отбросив все переживания.

Заснуть Андрею помешал надрывный рев мотора, выросший в ночи.

Андрей подскочил к окну. Фонарь высветил полуторку и на прицепе у нее — «пикап», отдаленно похожий на «виллис». В кузове полуторки лежал человек, прикрытый шинелью.

Во двор выбежал офицер-пограничник с рукой на перевязи, по всей вероятности, Ходасевич.

— Что за колымага? — раздраженно спросил он у подошедшего к нему водителя грузовика. — Какого хрена приволок ее?

— Я скажу, — прозвучал женский голос, и из кабины полуторки выглянула полнотелая женщина в военной форме. Она соскочила с подножки. — Я уполномоченная по розыску произведений искусства, похищенных нацистами, Нарцисса Викторовна Каркачева. Предписание при мне. Предъявить?

— Не надо. Лучше объясните, какого рожна вы полезли на ночь глядя в нашу глухомань? — накинулся на нее Ходасевич. — Неужели вас никто не предупредил, что это опасно?

— Я думала, это преувеличение, — внезапно всхлипнула Каркачева.

Из «пикапа» неторопливо вылез офицер, поправил на ремне кобуру, подошел к Ходасевичу:

— Младший лейтенант Борисов. Направляюсь в распоряжение начальника Зеебургской комендатуры майора Лепетухина.

Капитан оглядел Борисова с ног до головы:

— Еще один искатель приключений. Почему не подождали до утра?

— Опаздываю на два дня, товарищ капитан. По причине транспорта. Решил рискнуть и влип в историю. Не надо было мне садиться в одну автомашину с женщиной. Все мои неприятности от них одних...

— При чем здесь женщины? — остановил младшего лейтенанта Ходасевич. — Покажите мне ваши документы.

Мимо на носилках пронесли человека.

— Что с ним? — спросил подошедший Грошев.

— Помер, — буркнул пожилой пограничник. — Отъездился...

Каркачева заговорила быстро, взволнованно:

— Они напали из леса. Наверное, они хотели убить меня, но попали в шофера. Он не бросил руль, вырвался из-под обстрела... Как страшно он хрипел! Потом замолк, умер... Машина застыла в лесу. Никогда, нигде после сегодняшней драмы...

— Сколько было нападавших? — прервал ее Ходасевич.

— Я не знаю, не могу сказать точно. Они стреляли отовсюду. Они могли убить и меня...

— Не больше двух-трех человек, — подал голос младший лейтенант Борисов.

Ходасевич повернулся к Грошеву:

— Место осмотрим утром, сейчас бесполезно: темно, следы утекли — дождик смыл. Не хочу напрасно гонять наряд. Ну, а вас, — Ходасевич покосился на Каркачеву и Борисова, — попросим переночевать у нас. Утречком все довершим, внесем ясность в общую картину события. Грошев так и не зашел к напарникам после случившегося. Поглядите, мол, на наши будни, прочувствуйте положение.

— Каково, Леонтий Петрович? А ведь мы ехали по тому же шоссе?

— Что ты хочешь услышать? Что пули предназначались нам? — Юзин заскрипел пружинами, забираясь поглубже под одеяло. — Значит, повезло, проскочили.

2