Глубина 11 тысяч метров. Солнце под водой

Нам предстояло сделать еще одно важное измерение: по просьбе профессора Марко из бразильского университета Сан-Паулу я захватил с собой несколько чувствительных пластинок и поместил их так, чтобы они могли уловить возможное радиоизлучение. О результатах пока нельзя было сказать ничего. Забегая вперед, скажу, что после возвращения «Триеста» профессор Лаборатории радиоактивности в Беркли (Калифорния) X. Браднер не обнаружил на этих пластинках сколько-нибудь заметной радиации.

Двадцать минут мы провели на дне, сменяя друг друга у иллюминаторов. Облако осадков, вызванное приземлением аппарата, понемногу улеглось, и дно теперь было видно насколько хватало глаз. Оно было плоское, светло-серого цвета, с редкими складочками высотой в несколько сантиметров — их вполне могла оставить какая-нибудь рыба; никаких роющих животных, никаких нор, ничего похожего на то, что мы видели при других погружениях.

— Можно прибавить света на корме? — спросил Уолш.

— Разумеется, — ответил я, включая второй прожектор.

Не прошло и полминуты, как Уолш вскричал:

— Теперь ясно, что взорвалось на десяти тысячах метров!

И он показал на большой плексигласовый иллюминатор, находившийся в вестибюле: тот был весь покрыт паутиной трещин…

Дело ясное, иллюминатор не выдержал разницы давлений внутри и снаружи шахты. Плексигласовое окно позволяло нам обозревать корму, когда мы смотрели сквозь маленький иллюминатор в люке, выходящем в шахту. Большие иллюминаторы в гондоле были целы. Как же случилось, что лопнуло наружное окно, — ведь давление внутри и снаружи шахты должно было оставаться все время в равновесии?

Впоследствии оказалось, что плексиглас и металл шахты по-разному реагируют на сжатие: плексиглас уменьшился в толщину приблизительно на 1,7 процента, а металлическая рама не позволила ему вытянуться. Напряжение между металлом и плексигласом все возрастало, и в результате на глубине 10 тысяч метров плексиглас не выдержал. «Взрыв», слышанный нами, возвещал о восстановлении равновесия.

Что будет дальше? Трещины могли разойтись на несколько миллиметров. Для нас это не представляло никакой опасности — все произошло вне сферы обитания экипажа. Но, если во время подъема плексиглас не займет начального положения, шахта потеряет герметичность, и нам будет трудно откачать из нее воду собственными силами. Корабли сопровождения, правда, не заставят себя ждать, и водолазы быстро смогут поставить на треснувший иллюминатор защитный металлический колпак, — мы всегда брали его с собой, но до сих пор не приходилось им пользоваться. Однако шторм, бушующий сейчас наверху, плюс шныряющие акулы превратят это дело в сложную (если вообще выполнимую) операцию. Как подогнать колпак на такой волне?

Был еще один способ — затопить шахту и вылезти в аквалангах на палубу. Или оставаться в гондоле все три, четыре, а то и пять дней, пока буксир не доставит нас на Гуам, где сольют бензин и поставят «Триест» в сухой док… Шнорхелей,[38] которые позволяли бы получать воздух с поверхности, у нас не было. Конечно, в таких условиях мы бы выжили, но в официальном коммюнике вряд ли было бы сказано, что «экипаж не испытывал неудобств»!

…Нет, надо постараться непременно выбраться из гондолы сегодня до наступления ночи. Поэтому начнем подъем, чтобы вспомогательная группа смогла оказать содействие в случае необходимости. К тому же намеченное в программе время пребывания на дне практически истекло.

Я все глядел и не мог наглядеться на зрелище, которое мне вряд ли так скоро доведется увидеть вновь. Затем медленно повернул рубильник электромагнита; железный дождь забарабанил о дно. Снизу поднялось густое облако, на какое-то время мы ослепли; но вот батискаф оторвался от поверхности, покрытой толщей мельчайших диатомовых скелетов.[39] Две мощные фары — на носу и корме «Триеста» — высветили на мгновение морское дно, клубившееся под нами грозовой тучей. С боков этой тучи появились насыпи, нарушившие монотонный рельеф глубочайшей на свете впадины.

Довольно быстро облако исчезло из поля зрения. Понадобилось несколько сот килограммов дроби, чтобы компенсировать утяжеление батискафа, вызванное охлаждением бензина.

20.50. Мы уже в 100 метрах над дном. Вода вновь стала удивительно прозрачной голубизны, дальний свет глубоко уходил вниз. Позади оставались вечная тишина, тьма и неподвижность, нарушенная голосами и светом фар, нашим прибытием — первым с тех пор как море стало морем, а человек появился на земле.

Стопятидесятитонный «Триест» медленно двинулся к поверхности.