Глубина

Энни садится, потирая запястья, и оглядывает комнату. Она видит свою одежду, разложенную для просушки, видит, что карта исчезла. И мгновенно понимает: ей даже не нужно догадываться, кто ее взял.

И что она должна сделать.

Она идет к мостику, будто не касаясь пола ногами. Забавно, но для большого корабля здесь удивительно тихо и пусто, как будто колдунья наложила на это королевство чары, сонное заклинание.

Она уже знает, что увидит на мостике. Все так и есть: Марк стоит за штурвалом, разглядывая карту в руках. На полу у его ног растянулись двое мужчин, которые оставались дежурить. Двое мужчин, которые тоже попали под чары и теперь спали. Или он причинил им вред?

Марк поднимает взгляд, когда она входит, но удивление и замешательство быстро сходят на нет. Она знает, что он видит не Энни, а Лиллиан. И не злую, мстительную Лиллиан, которую он предал, а прежнюю Лиллиан. Красивую и сияющую, без шрамов, с блестящими, высоко уложенными темными волосами, прекрасную, как рассвет.

Марк тянется к ее руке, его глаза широко раскрыты и полны слез.

– Это ты.

Она видит, как покраснели его глаза, – знает, что он выпил.

Знает, что он едва держится. Впрочем, она уже много раз видела его таким. Он всегда нуждался в ней. Нуждался в ее прощении.

Их пальцы переплетаются. Его – теплые и сильные, а ее кажутся слабыми, словно вода. Ей хотелось бы крепче прижаться к нему. Они вместе. Наконец. Наконец-то он видит.

– Я никогда не оставляла тебя, – говорит она, понимая, что это правда. – Ты всегда был главным, Марк. Ты – все, что имеет для меня значение. Ты же знаешь.

Энни не понимает, произносит ли она эти слова или они просто каким-то образом передаются ему. От сердца к сердцу. Через необъяснимую связь, которая всегда была между ними.

И хотя она едва чувствует тело, в котором находится, все же что-то сжимает горло. Что-то болезненное и жесткое.

– Я отдала все, Марк. Я отдала… Я отдала своего ребенка.

– Но мы оба на это согласились.

– Не Кэролайн, Марк. Не ей. Я отдала Ундину дубесе, разве ты не понимаешь? Это было мое… мое обещание. Сделка.

– Не понимаю, – тихо шепчет он, глядя ей в глаза, словно ее взгляд не дает ему сдвинуться с места.

– Чтобы я могла вернуться к тебе, понимаешь? Чтобы мы снова могли быть вместе. Окончательно. Навсегда.

На лице Марка мелькает беспокойство, но только на секунду. Ундина. Его ребенок, которого он не видел уже четыре года. Ее мать, однако, стоит перед ним. Держа его за руку.

Он притягивает ее в свои объятия, прижимая ее тело – нет, это тело – к своему. Руки Марка ощупывают подбородок, затылок, волосы, как всегда, когда она была жива, и ей кажется, что она сделана из чистого пламени. Она так долго, так долго ждала этого. Мысль о нем – потребность в нем, во втором шансе, в этом – пульсировала и болела внутри.

– Я люблю тебя, – снова шепчет он, словно все еще не веря своим ушам. – Ты вернулась за мной, и я люблю тебя. Я тебя так люблю.

Когда его губы касаются ее – соленые от слез, – она чувствует, как поцелуй снова делает ее легкой, словно ветер. Чувствует, что из нее словно вытягивает что-то, чувствует, что ее душа находит его и кружится в нем. Вся боль, весь гнев и страх, все компромиссы и предательства, все ожидание. Ужасное темное обещание, которое она дала. Все это привело к этому.

А потом… потом она отступает назад. И вместо мгновенного блаженства есть только одиночество.

– Верно, – говорит Марк, не замечая перемены в ней.

Его глаза изучают ее лицо, впитывая его, словно умирающий от жажды долгий глоток воды.

– Ты единственная, Лиллиан. Ты всегда была единственной, – Марк почти смеется. – Всегда все дело было в нас. Ты была права. Ты права.

Одной рукой все еще обнимая Лиллиан за талию, Марк тянется к штурвалу корабля, его глаза сверкают и почти бе-зумны:

– Так давай закончим с этим.

– Марк, подожди. Что ты имеешь в виду? Что ты…

– Так будет лучше и для Ундины, – бормочет он, снова изучая карту. – Она в безопасности. Девочка знает лишь одну семью. Будет лучше, если она никогда не узнает о нас.

И тут девушка понимает, что собирается сделать Марк. С резким вздохом Энни возвращается в свою собственную оболочку, борясь со скорбной болью Лиллиан внутри.

Однажды, когда Энни была ребенком, она купалась у берегов Баллинтоя. Ее подхватило волной и засосало под воду, она почувствовала, как воздух вырвался из груди, почувствовала, как солнечный свет исчез. Ее швырнуло вниз головой и выбросило далеко… очень далеко. Тогда она была слишком юна, чтобы думать о смерти. Она еще даже не придумала игру в исчезновение. Когда она барахталась под волнами, ее охватили паника и смятение… Но под всем этим было что-то неосознанное и постоянное – вера в поверхность, уверенность в том, что свет и дыхание вернутся. В детстве не представляешь себе ничего, кроме жизни, кроме света, кроме еще одного шанса, и еще, и еще.

В тот момент, когда Марк с дикими глазами хватается за штурвал, Энни снова приходит к этой уверенности. Даже сейчас, после всего, что произошло.