Глубинный путь

Известие о катастрофе поразило всех. Академик Револ словно замер на трибуне. Черняк, сидевший возле меня, вскочил со своего места и побежал к Саклатвале. Инженеры и профессора напряженно вытягивали голову, ожидая, что скажет начальник строительства дальше.

Я сидел совершенно ошеломленный. Я представил себе подземные залы и коридоры, где проезжал вчера утром, вообразил себе страшные картины наводнения, а может быть, и обвалов. Меня охватила тревога за друзей, за людей на шахте. Ведь там Лида, Аркадий Михайлович, Тарас и Догадов! Не случилось ли с ними беды?

Макаренко и Кротов уже вышли из зала.

В эту минуту моего плеча коснулась чья-то рука. Я оглянулся и увидел Томазяна.

— Немедленно идите за мной, — сказал он мне и пошел к двери.

Я послушно направился за ним.

На улице следователя ждала машина.

— Немедленно в гостиницу, — приказал он шоферу.

В машине Томазян молчал. Только когда мы уже подъезжали к «Витязю Иркуту», он нарушил молчание:

— Сейчас мы вылетим в Забайкалье. Мы должны прибыть на девятьсот двадцать пятую если не раньше, то вместе с инженерами.

— Они уже, должно быть, на аэродроме.

— Возможно. Но мы тоже сейчас там будем. Не могу простить ни себе, ни вам, — сказал следователь, когда мы входили в гостиницу, — чего ради вы помчались на сессию, а я позволил вам это!

— А разве, если бы я был там, я мог бы предотвратить катастрофу?

— Боюсь, как бы какие-нибудь темные люди не воспользовались катастрофой для своих целей. Кто знает, что там делается. Среди общей паники легче всего выкрасть документы, которые их интересуют, усилить катастрофу…

Пробежав по коридору и едва войдя в комнату, Томазян бросился к телефону. После короткого разговора с областным прокурором и начальником аэропорта он получил разрешение на скоростной самолет.

— Даю вам пять минут на сборы, — сказал мне следователь.

Что можно сделать за пять минут? Я успел только забежать к себе в номер, схватить первый попавшийся под руку чемодан, бросить в него смену белья, полотенце, зубную щетку и вернуться к Томазяну.

В вестибюле меня остановил портье, только что видевший меня с Томазяном, спросил, не в пятнадцатый ли номер я иду, и попросил передать спешное письмо, только что полученное на имя Томазяна.

Я взглянул на конверт и увидел, что адрес написан как будто знакомым почерком. Но разглядывать конверт у меня не было времени, и я поспешил в номер следователя.

— Молодец! — похвалил меня Томазян. — Я думал, вы еще долго будете копаться.

— Ну, зачем же, — гордо ответил я. — А вы?

Он тоже был готов.

— Вот вам письмо.

— Откуда?

— Портье передал. Только что получено.

Томазян разорвал конверт и начал быстро просматривать письмо, но потом стал читать его внимательно. Вероятно, письмо было интересное, так как он подошел к письменному столу и зажег лампу. Это письмо задержало нас еще минут на пять-шесть.

— Мы, кажется, опаздываем, — напомнил я.

— И в самом деле, — спрятав письмо в портфель, сказал следователь.

Мы вышли на улицу, сели в машину, и Томазян попросил ехать как можно быстрее. Машина словно пожирала черную ленту освещенного электрическими фонарями полированного шоссе. Томазян снова молчал. Только на полдороге он спросил, кто из моих знакомых находится сейчас на девятьсот двадцать пятой шахте.

Я перечислил всех, кого знал.

— А скажите, как они, каждый в отдельности, относятся к Макаренко?

— У меня такое впечатление, что все они ему симпатизируют. Это, возможно, объясняется личными взаимоотношениями. Ведь Макаренко — ученик профессора Довгалюка. Кроме того, к Макаренко очень хорошо относится брат Лидии Дмитриевны, Станислав Шелемеха.

Я снова ничего не сказал о взаимоотношениях между Лидой и Ярославом, считая, что это не должно интересовать моего собеседника.

— И все они решительно его защищают?

Этого я не мог оказать ни об Аркадии Михайловиче, ни о Лиде. Тарас в счет не шел.

— Самый упорный и горячий его защитник среди тех, кого я вам назвал, это безусловно Догадов.

— И в самом деле, вы уже когда-то говорили мне о нем. Чем же он аргументирует свою приверженность к Макаренко?

— Он считает его талантливейшим инженером и целиком разделяет его взгляды на систему строительства Глубинного пути.

— Он сам разве инженер?

— Нет, он журналист, а вы знаете, эта порода людей всегда смело высказывает свое мнение по поводу любых явлений и событий, дает оценку кому и чему угодно…

— А почему бы вашему другу не выступить со статьей в защиту системы Макаренко? Он хорошо пишет?

По правде говоря, я не знал, что ответить Томазяну. Ведь сам я никогда не читал ни статей, ни очерков Догадова. В редакции он заведовал отделом корреспонденции. Был спецкором «Зари», репортажи его я несколько раз встречал, они были написаны грамотно, но внимания к себе не привлекали. С его предыдущей журналистской деятельностью я был мало знаком. Так я и ответил.

— Жаль, — протянул Томазян.

— Почему?

— Мне хотелось бы, чтобы вы намекнули ему на желательность статьи, в которой защищались бы защищались идеи Макаренко и давалась подробная критика его оппонентов.

— А вы лично поддерживаете Макаренко?