Глубокая лыжня (СИ)

От печки пошло тепло. Через час в ведре булькал кипяток, требуя себе крупы. В плите было две конфорки, как раз одна для кастрюли с кашей, вторая для чайника. Когда вода закипала, чай заваривали прямо в чайнике, высыпая в него полпачки байхового чая "Со слоном". Чай назывался индийским, хотя все знали, что он никакого отношения не имел к Индии. Вскоре каша и чай были готовы. В кастрюлю с кашей выложили четыре банки свиной тушёнки, запах пошёл одуряющий. Но вкусный. Иван снял пробу, сказал: "Нормально" и велел приступать к еде. Вооружившись небольшим алюминиевым уполовником, он накладывал кашу в подставляемые миски. И все ели. После пили крепкий чай, добавляя в него сгущённое молоко и сахар. И пили горячий сладкий чай с чёрными сухарями, размачивая их в кружках.

Наевшись и напившись, стали согреваться от тепла, шедшего с двух сторон: снаружи - от печки и изнутри - от желудка, повторно варившего съеденную кашу и выпитый с сухарями чай. Раскатывали спальные мешки и раскладывали их на полу, ближе к печке. Мужчины помогали женщинам снять ботинки и выставляли их сушиться и греться на кирпичные края плиты. "Мужья" стянули с ножек своих дам носки и стали растирать побелевшие нежные стопы, чтобы вернуть им природный розовато-жёлтый цвет. Добившись желаемого результата, "мужья" натягивали на ножки дам грубые шерстяные носки и помогали дамам забраться в спальные мешки, накрыв их дополнительно байковыми одеялами.

Володя Гордющенко обратился ко мне:

- Послушай-ка, Вадим, помоги мне как самбист самбисту снять ботин-ки. У меня из этого простейшего действия ничего не получается. Видно, ноги опухли. Или ботинки скукожились.

- Если ты способен острить, значит, не всё так плохо.

Я распустил шнурки на его задубевших ботинках и, взявшись одной рукой за каблук, другой за носок, попытался снять ботинок с ноги Володи. Но у меня ничего не вышло. Володя сморщился от боли и скрипнул зубами.

- Я знаю, ты очень сильный, но прошу тебя: не оторви мне ногу. Она ещё может мне пригодиться, - едва выговорил он.

Подошёл Иван Земцов, светя фонариком.

- Что случилось? - спросил он с тревогой в голосе.

- Этот тип, - показал Володя на меня, - хочет оторвать мне ногу.

- Ну-ка пусти, - сказал Иван, отодвигая меня в сторону.

Иван полностью освободил ботинки от шнурков, но снять ботинок у него тоже не получилось.

- Дай-ка твой охотничий нож, - сказал он мне. - Придётся резать.

- Надеюсь, не ногу? - спросил вяло Володя.

Иван распорол острым ножом нитки, которыми был пришит язычок ботинка, вытащил его, отпорол углы коротких берцев. И только после этого осторожно снял ботинок. Затем повторил то же самое с другим ботинком.

- Иван, ты же испортил мне ботинки, - заныл Володя. - Как я теперь дальше пойду на лыжах?

- Не гони лошадей, - сказал Иван. - И помолчи. Вернёмся в Ленинград, я отдам эти ботинки в сапожную мастерскую. Будут как новенькие.

Он осторожно стянул шерстяные носки с ног Володи, потрогал ладо-нью голые стопы. Я тоже потрогал. Стопы были твёрдые, бледно-серые, холодные, как у мёртвого трупа. Кончики пальцев покраснели.

- Обморожение второй степени, его надо срочно в больницу, чтобы избежать гангрены и ампутации, - заключил краткий осмотр Иван.

- Как же так? - задал Володя умный вопрос.

- А вот так, - ответил Иван тоже не глупо. - Я же передавал по цепочке, чтобы непрерывно шевелить пальцами. Ты что, не понял?

- Я пробовал, - виновато сказал Володя, - но у меня была слишком тесная обувь. Скорей всего, в этом всё дело. Я думаю, ботинки замёрзли.

- Не умничай, - возразил Иван. - Придётся тебя транспортировать в Ленинград. У нас при Горном институте есть хорошая больница.

- Зачем же в Ленинград? - расстроился Володя. - Уж лучше тогда в Москву. Там у меня родной дядя работает хирургом в Центральном госпитале Министерства внутренних дел. Он профессор. Тема его докторской диссертации "Лечение ожогов и обморожений в полевых условиях".

- Ах, вот как, тогда это меняет дело. Придётся тебе, - обратился Иван ко мне, - его сопровождать. Как самбист самбиста, - добавил он.

Я сильно расстроился и обиделся. Ну что это, в самом деле, за невезуха такая. Только начался поход, и на тебе: надо возвращаться в Москву. И Володька Гордющенко тоже хорош гусь: не мог уж пальцами пошевелить.

- Раз такое дело, - грустно-весело сказал Володя, - гори оно огнём, дальше мы по Кольскому не пойдём.

- Не остри, - сказал Иван обеспокоенно, - твоё состояние намного серьёзнее, чем ты, возможно, себе думаешь.

- Что же делать? - задал я риторический вопрос. - Наверное, придётся его везти на станцию, положив кулём на лыжи. Как ты думаешь, Иван?

- Я отвечу на этот вопрос завтра утром, подумаю малость, пошевелю мозгами, померекаю. Утро вечера мудренее. А пока ложитесь спать. Помоги ему залезть в спальный мешок, накрой одеялом. И пусть он выпьет немного спирта, разбавленного водой, чтобы заснуть.

- Навеки вечные, - вновь не удержался Володька Гордющенко от охватившего его нервного желания глупо острить.