Глубокие воды

Тело с глухим бульканьем плюхнулось в зеленовато-черную воду. Вик проверил, опустился ли Камерон на дно, – впрочем, через секунду были видны только цепочки пузырьков – и краем левого глаза заметил футах в трех под водой светлую плиту, соприкасавшуюся с каменной площадкой, будто длинный край надгробия. Неизвестно, сколько гигантских каменных ступеней скрывалось под водой, но там, куда Вик столкнул Камерона, по слухам, было сорок футов глубины. Как только вода успокоилась, он заметил, что футов на пятнадцать-двадцать ниже мрачно белеет еще одна ступень, будто секционный стол в морге. На ней вроде бы ничего не лежало, – наверное, тело Камерона с нее соскользнуло.

Роджер весело залаял, уперся передними лапами в край площадки, сунул мордочку в воду и отпрянул, отряхивая голову и виляя хвостом. Щенок смотрел на Вика и улыбался, если оскал боксера можно назвать улыбкой, и крутил куцым хвостиком, будто хотел сказать: «Неплохо получилось!»

Вик наклонился и ополоснул руки в воде. Потом подошел туда, где упал Камерон, увидел на камнях пятна крови и затер их туфлей, засыпав мелкими обломками породы и известняковой пылью, чтобы их не было видно с утеса. Однако же сейчас продолжить обычные дела было важнее, чем заметать следы, поэтому он свистнул Роджеру, и они отправились по тропинке обратно.

Вернувшись к машине, Вик тщательно стер с туфель известняковую пыль, глянул, нет ли на них царапин и крови, потом осмотрел бока «олдсмобиля». Летом он часто ездил по узким дорогам и тропам, заросшим густым кустарником, так что на крыльях и по бокам корпуса было много царапин. Новых глубоких царапин не появилось.

– Роджер, запрыгивай! – позвал Вик.

Щенок послушно вскочил на переднее сиденье и встал, выглядывая в открытое боковое окно.

Вик медленно поехал обратно, предусмотрительно сигналя перед крутыми поворотами, на случай встречных машин, но никаких машин не было, а если бы и были, это его бы нисколько не обеспокоило, думал он. Скорее всего, он знал бы того, кто едет, или был бы знаком с ним хотя бы шапочно; они любезно предложили бы друг другу проехать. В конце концов Вик дал бы задний ход, уступая дорогу, с улыбкой перебросился бы парой слов со встречным и продолжил свой путь.

Вик приехал в Бэллинджер к прямоугольному, увитому плющом зданию школы, где на обочине, у подъездной аллеи, стояло с полдюжины школьных автобусов. Родители продолжали прибывать, на машинах и пешком, но торопливо, будто боялись опоздать, хотя было только без пяти двенадцать. Вик припарковался за одним из автобусов и вместе с другими родителями пошел к боковому входу в здание. Он предъявил билет – белый картонный прямоугольник, который ему почти неделю назад дала Трикси. В билете было написано: «На двоих».

– Здравствуйте, Вик!

Вик обернулся и увидел Чарльза Петерсона с женой.

– Добрый день! Джейни сегодня поет?

– Нет. У нее коклюш, – сказал Чарльз. – Мы хотим послушать ее подруг, а потом ей все рассказать.

– Джейни очень расстроилась, что не сможет выступить, – сказала Кэтрин Петерсон. – Главное, чтобы Трикси коклюш не подхватила. Она же за последние пять дней два вечера провела с Джейни.

– Трикси уже переболела коклюшем, – сказал Вик. – Кстати, вы не пробовали микстуру Адамсона? Очень рекомендую. У нее вкус малинового сиропа, Джейни понравится.

– Нет, не пробовали, – сказал Чарльз Петерсон.

– Спросите в аптеке на Черч-стрит, там такие старомодные бутылочки. В центральной аптеке этой микстуры нет. Трикс так понравилось, что она готова была выпить все сразу. Действительно помогает от коклюша.

– Микстура Адамсона, – повторил Чарльз. – Что ж, надо запомнить.

Вик помахал им рукой и отошел, чтобы сесть в зале где-нибудь одному. Он поздоровался еще с двумя или тремя мамами подружек Трикси, которых едва знал, но сесть ему удалось рядом с людьми незнакомыми. Ему хотелось в одиночестве послушать выступление Трикси, но не из-за того, что он только что совершил в каменоломне. На таких концертах он всегда предпочитал сидеть отдельно. По обеим сторонам зала были высокие панельные окна, вверху – балкон. На огромной сцене дети, все не старше десяти лет, казались совсем крошечными. Он внимательно прослушал колыбельную из «Гензеля и Гретель»[41] в исполнении одного из хоров, потом бойкую скаутскую песенку о кострах, лесах и деревьях, вечерних зорях и ночных купаньях. Затем прозвучала очаровательная, мелодичная колыбельная Шуберта, а потом хор Хайлендской школы спел «Лебедя» Сен-Санса.

Блеском луны голубой залит,
Лебедь плывет в тишине[42].

Хор был смешанным, мальчишечьи голоса звучали звонче, но девочки пели громче и с большим воодушевлением. Припев был хорошо знаком Вику, потому что Трикси мурлыкала его вот уже несколько недель. Когда слова зазвучали тише, что символизировало удаляющегося лебедя, Вику показалось, что со сцены раздается только голос Трикси. Она стояла в первом ряду, то и дело приподнимаясь на цыпочки, запрокинув голову и старательно раскрывая рот.