Думаю, он привык, что я безнадежна рядом с ним. Мы оба просто притворяемся, что это не так. Это вроде как работает.
Мы вроде как работаем.
Я прихожу в пекарню два или три вечера в неделю — почти каждую смену, когда он работает, я здесь. Бессонница сделала меня своей сучкой, но это не так важно, когда я могу проводить время с Уэстом и заниматься в своем маленьком уголке. Я дремлю после занятий. Я превращаюсь в ночное существо. Но все в порядке. Думаю, я лучше буду Беллой Свон, тусующейся в доме Калленов, чем, ну, знаете, школьной Беллой — злобной и защищающейся, расхаживающей по школе Форкс, уверенной, что все ее ненавидят.
Мужчины в моей голове молчат, когда я в пекарне. Думаю, если бы они меня обзывали, Уэст бы на них зыркнул и сказал, чтобы они заткнулись. Если бы они были настоящими, я имею в виду. Но это не так.
Телефон Уэста все еще жужжит, вибрируя и отрываясь от края столешницы. Я тыкаю пальцем и задвигаю его обратно в безопасное место.
— Парень из теста, — говорю я громко, потому что при работающем миксере трудно расслышать. — Твой телефон.
— Что?
— Твой телефон.
Я показываю пальцем, и он наконец понимает. Он подходит и берет его с металлической столешницы рядом со мной.
Он уморительно смешной, когда хочет быть смешным, очень умный, открытый и дразнящий, а потом вдруг я переступаю какую-то невидимую черту, и он становится роботом. Или слишком напряженным, жалующимся на то, что все полная чушь, как в тот первый вечер, когда я пришла сюда.
Он уходит с телефоном в переднюю часть пекарни, где я не смогу услышать его разговор.
Я возвращаюсь к своей латыни, хотя мне трудно сосредоточиться, зная, что через десять или пятнадцать минут кто-то появится в дверях переулка. Уэст встретит его там, расположив свое тело так, чтобы я не могла видеть, с кем он разговаривает, бормоча этим низким голосом, который делает его похожим на простого парня, бездельника. Его плечи ссутулятся. А руки то и дело будут высовываться из карманов, подгоняемые его успокаивающим, не угрожающим голосом.
Я стараюсь не смотреть. Только так мы можем быть друзьями — или не друзьями, я не знаю, кто мы.
Но он единственный человек в моей жизни, который не относится ко мне безразлично, не относится как ко всем.
Он спрашивает:
— Как дела? — когда я вхожу в дверь и я говорю ему правду, но после этого все. Мы больше не говорим об этом.
Забившись в свой уголок в пекарне, в течение нескольких часов, два или три вечера в неделю я чувствую себя самой собой.
Когда он возвращается, то запрыгивает на ближайший стол напротив меня и говорит:
— Что это, латынь?
— Да. У меня завтра контрольная работа.
— Нужна помощь с глаголами?
— Нет, я в порядке.
— Ты останешься надолго, чтобы я научил тебя всем тонкостям глазирования кексов?
— Наверное, нет. Мне нужно написать доклад по Праву, а я не взяла с собой ноутбук.
— А стоило бы. Мне нравится, когда ты пишешь здесь.
Он молчит, когда мне нужно, а когда я хочу отдохнуть, он учит меня какому-нибудь хлебному делу. Если я читаю ему свой черновик вслух, он предложит какое-нибудь изменение, которое кажется незначительным, но в итоге всегда делает текст более лаконичным, а аргументы более сильными.
Уэст умный. Безумно умный. Я и понятия не имела — единственный раз, когда у меня был с ним совместный урок, он не разговаривал.
Возможно, он, на самом деле, умнее меня.
— Тогда на следующей неделе, — говорит он. — Во вторник ты узнаешь секреты глазури.
Я улыбаюсь. Мне кажется, ему нравится учить меня чему-то почти так же, как ему нравилось учить это самому. Он почти ненасытно любопытен. Неважно, какое домашнее задание я делаю, в конце концов он задаст мне пятьдесят вопросов об этом.
— Звучит неплохо. Ты работаешь в ресторане в эти выходные?
— Да. А у тебя какие планы?
Иногда я придумываю себе жизнь, в которой я могу быть с Уэстом не только друзьями. Жизнь, в которой мы можем проводить время где-нибудь еще, кроме пекарни.
А потом я мысленно щипаю себя, потому что нет, я хочу меньше скандалов, а не больше.
— Бриджит пытается уговорить меня пойти на вечеринку завтра вечером.
— Где?
— Где-то с кучей футболистов.
— О, в Бурбон Хаус?
— Да, ты идешь?
— Я буду на работе.
— А после того, как освободишься?
Он улыбается.
— Не-а. Но тебе стоит пойти.
Когда Бриджит предложила это, идея наполнила меня паникой. Скопление тел, все эти лица, которые я должна буду изучить на предмет признаков осуждения, жалости, отвращения. Я не могу веселиться, когда я так занята тем, что слежу за своим поведением, выбираю подходящую одежду, наклеиваю на лицо улыбку и смотрю, смотрю, смотрю, пока мужчины в моей голове говорят мне, что я выгляжу как шлюха и мне нужно уже кого-то выбрать. А затем отвести его наверх и дать ему пососать мои сиськи, потому что это все, на что способна такая шлюха, как я.