Глухарь

Деревня эта делилась на два семейства со всевозможными ответвлениями, переплетениями и скрещиваниями, но в общем сводилась к двум фамилиям — семья Прилипок и семья Музык. Верховодили Прилипки и с тех пор, как в пятидесятые годы Провидение осчастливило селян колонией строгого режима, ее начальники неизменно носили фамилию Прилипко. Музыки пребывали в вечной оппозиции, и ни одному представителю этого рода не удавалось подняться выше должности начальника отряда. На этих пьяных противоречиях и построил Штирлиц свой замысел переподчинения зоны. Избрав объектом протекции малоприметного мастера литейного цеха — Колобка — естественно из Музык, Штирлиц приступил к методичному продвижению оного к вершине лагерной власти. Каждую неделю он засылал в Осиновку комиссии подкрепленные омоновцами, которые отказывались от искушения банных застолий, а мелочно и раздраженно придирались ко всему что не правильно стояло, криво лежало и нестройно ходило.

Омоновцы, отдать им должное, зеков особенно не били, так уж если попадется кто, чтоб скуку развеять… Зато прапорщики отоварились по полной программе — поймают омоновцы мусора какого-нибудь, поставят его у стены на растяжку, карманы вытряхнут и непременно завершат процедуру отбитием почек. Сам понимаешь что при таком положении и зеки, и особенно мусора должны были придти в волнительное недовольство. Вот под этими лозунгами прекращения управленческого беспредела, Колобок сначала стал старшим мастером, потом ДПНК, а потом и директором промзоны, которая по прежнему ничего не производила, но с этой должности уже можно было перемещаться в главный кабинет.

Тем временем еще двое маленьких Музык засняли на видео как начальник оперчасти (разумеется, Прилипко) отволакивает на караульную вышку мешок мака для ночной торговли и уж получив этот козырь, Штирлиц отдал Колобку последний наказ.

Следуя полученной установке Колобок, руками трех пидоров, прокопал тоннель из инструментального цеха до самого предзонника, причем тоннель имел такие габариты, что уходящие в побег зеки могли бы даже захватить с собой отрядную мебель. И вот однажды ночью, когда пидоры уже подкапывались к вольному грунту, к зоне подрулили три джипа и автобус со спецбригадой Штирлица. В два часа по полуночи объявили общелагерное построение и Штирлиц, в присутствии всей зоны, заявил главному Прилипке, ничего не соображавшему от самогонного забытья, что трое человек из его лагеря находятся в побеге. Зеков пересчитали несколько раз, для понта помахали над головами дубинками, снова отлупили мусоров и извлекли из под земли петухов которые почему то не особенно удивились провалу своего мероприятия. Начальник смирился перед неотвратимостью отставки, но было слишком поздно. Тихо удалиться ему было уже не суждено.

А на другой день после всех этих событий в зону прибыл этап, в котором находился будущий положенец лагеря Андрюха Ялта.

Скажи мне, писатель, сколько разнообразных историй происходит перед нами… В каждом человеке отражается образ всего человечества и мы, соприкасаясь ладонями во время ритуального приветствия, во время рукопожатия, уже не учавствуем в чьей-то истории независимо от того знаем ли мы об этом участии или не знаем. Наверное жизнь и есть переплетение неведомого, которое называем случайностью с неизбежным, с тем что нам представляется а понятие реальности. А направление жизни задано наличием разнообразных желаний и попытками их удовлетворения.