Глупость Флинкса

Вдаль, вперед, мимо звезд и сквозь туманности, бескрайность космоса, противоречивое столкновение цивилизаций и галактик. Гравитация омывала его волнами, но не влияла на его продвижение. Он был и все же не был. Лишённый контроля над тем, что передавалось ему, он мог только идти со свечением.

Внезапно он оказался в месте небытия: ни звезд, ни миров, ни яркого сияния разума, горящего во мраке пустоты. Все было тихо и мертво. От сгоревших звезд не осталось даже золы, последние клочки гелиевого пепла развеялись, как столовая пыль в ветреный день. Он дрейфовал в месте, которое определяло саму зиму: в регионе, где ничего не существовало. Как будто материи и энергии никогда не было.

Что еще хуже, он был здесь раньше.

В отсутствие света, мысли и субстанции было только зло. С точки зрения физики — высокого, низкого или мета — это не имело смысла. При отсутствии чего-либо не должно быть ничего. Тем не менее, оно присутствовало, и в такой неисчислимой форме, что даже попытка его описания потребовала бы усилий как теолога, так и физика. Флинксу не нужно было его измерять: он знал об этом, и этого было достаточно. Более, чем достаточно.

Зачем показывать это ему снова, сейчас? Неужели он обречен мечтать об этом все чаще и чаще? Как и прежде, он чувствовал, что ему как-то выпало что-то с этим делать. Но что? Как мог один крошечный кусочек короткоживущей органической материи, такой как он сам, каким-либо образом повлиять на то, что только начиналось измерять в астрономических масштабах? Он был не ближе к ответу на этот вопрос, чем был, когда впервые был спроецирован на встречу с этим далеким явлением, лежащим за Великой Пустотой.

Он двигался. Нет, это было не так. Оно всегда было в движении. Что отличалось на этот раз, так это ощущение ускорения. По всей длине и ширине всего этого ужасного явления он чувствовал отчетливое увеличение скорости. И кое-что похуже.

Ощутимое чувство нетерпения.

Оно приближалось к нему. К своему дому, Содружеству, всему Млечному Пути. Это происходило уже какое-то время, но теперь у него было ощущение, что это происходит быстрее. Во что это переводится в межгалактических терминах, он не знал. Астрофизики могли сказать ему, но астрофизики могли даже не заметить изменения. Если бы кто-то и знал, они бы стали обсуждать флуктуации, связанные с субатомными частицами, темной материей и тому подобным. Флинкс сомневался, что они припишут ускорение чего-то за Великой Пустотой проявлению абсолютного зла.

Явление расширялось и ускорялось, потому что оно этого хотело. Мог ли он продолжать ускоряться, или его предельная скорость была ограничена неизвестными физическими ограничениями? Это был очень важный вопрос. Если это не будет угрожать его части галактики в течение десяти тысяч лет, он может немного расслабиться.

Или мог? Была ли ответственность ограничена во времени? Мог ли он сбросить со счетов то, чем никогда не просил себя обременять, но существование чего он не мог отрицать?

Перед ним предстало видение совершенно пустой вселенной: чернота вокруг, ни звезды, ни искры, ни намека на свет, жизнь или разум где-либо. Только зло торжествует — вездесущее, всеведущее и всеохватывающее.

Было ли предотвращение этого его обязанностью? Ответственность того, кто беспокоится о том, чистые ли у него зубы или случайно над ним хихикает пара прохожих женщин? Он ничего не хотел, ничего не хотел

делать с этим. И все же до него дошло. Наверняка так думали и другие. Другие умы он не мог полностью идентифицировать.

Уходите! — дико подумал он. Оставь меня в покое! Я не хочу быть частью этого.

«Ты уже есть», — сообщил ему громкий и мрачный голос, подтолкнувший его наружу.

Вы уже есть, декламировал хор мощных, но меньших и гораздо более индивидуальных мыслей. Огромный коллектив и мощная личность — все они были единодушны в этом вопросе.

И все они явно сочувствовали.

Бесконечно малая частица того, что скрывалось за Пустотой, коснулась его. Это заставило его сломя голову отступить — падать, нырять, бездумно мчаться прочь от этого невообразимо далекого и ужасного места. Разум, толкнувший его наружу, пытался смягчить его падение, в то время как другие сострадательные наблюдатели смотрели на него с сочувствием. Третий наблюдатель, как всегда, оставался холодным и отчужденным, хотя и не безучастным.

Он сел с криком. Встревоженный, встревоженный и проснувшийся, Пип вырвался из-под воротника рубашки и нервно порхал над головой. Молодой инженер, заканчивая проверку сканирующих приборов, испуганно взвизгнул, споткнулся о ноги и тяжело приземлился на самодезинфицирующийся пол.

Флинкс почувствовал страх, тревогу и неуверенность мужчины и поспешил его успокоить. "Извиняюсь. Я не хотел тебя тревожить. Протянув одну руку вверх, он уговорил Пипа сесть к нему на плечо.

Поднявшись с пола, техник попытался разделить свое внимание между неожиданно пришедшим в сознание пациентом и его чешуйчатым, ярко окрашенным питомцем. Он осторожно продолжил собирать свои инструменты.