9 ноября Б.Н. Ельцина неожиданно госпитализировали
[1170]. Появились самые разные слухи. По одной версии, на него было совершено покушение [1171], по другой — имела место попытка самоубийства [1172], по третьей — сидя в кабинете, Борис Николаевич «потерял сознание», «упал» и «случайно порезался ножницами, которые держал в руке» [1173]. Ближе к истине, по всей видимости, последняя версия, тем более, что нетрудно предположить, от чего Борис Николаевич мог «потерять сознание».10 ноября Политбюро постановило заменить Б.Н. Ельцина на посту первого секретаря МГК Л.Н. Зайковым
[1174].«Вся эта история, — пишет А.Н. Яковлев, — практически отражала переход от скрытых расхождений в партии к открытым, публичным… Мне лично казалось, что этап нового крутого поворота ещё не наступил, что ещё не исчерпан потенциал «постепенности»
[1175].Но тогда получается, что, готовясь поставить перед партией вопрос о политической реформе и считая необходимым в связи с этим произвести перегруппировку в руководстве партии, М.С. Горбачёв сознательно провоцировал этот конфликт.
В таких условиях история с Б.Н. Ельциным должна была показать большинству советского общества, что в руководстве партии есть горячие головы, но Центральный Комитет стоит на твёрдых позициях, и можно не бояться необдуманных радикальных перемен.
Ещё не успели затихнуть страсти, вызванные отставкой Б.Н. Ельцина, как произошёл новый конфликт. 13 ноября А.С. Черняев направил М.С. Горбачёву докладную записку, в которой говорилось: «После вчерашнего Политбюро не спал всю ночь»
[1176].К сожалению, протокол заседания Политбюро 12 ноября 1987 г. нам неизвестен. А те материалы, которые опубликованы
[1177], не дают представления о том, что так взволновало А.С. Черняева. Из его докладной записки явствует, что это было столкновение Н.И. Рыжкова и Е.К. Лигачёва: «Не успел закончиться эпизод с Ельциным и вот Рыжков. А источник один (если не говорить об объективных причинах — противоречиях и трудностях перестройки) — товарищ Лигачёв» [1178].И далее: «Ситуация напоминает 1922 г.: Вы — в положении Ленина, он — в положении Генсека, практически с теми же функциями, что тогда у Сталина. И не выходят из головы строки ленинского письма к съезду: слишком груб, нетерпим, нелоялен, невежлив и невнимателен к товарищам». «Е.К. олицетворяет собой вал, погоняловку, разносы, накачки, дави — дави. Вчера его выступление продемонстрировало это ярчайшим образом (и, кстати, как это ни парадоксально — совпало с оценкой ситуации Ельциным!)»
[1179].Что же взорвало Е.К. Лигачёва? Судя по всему, выступление Н.И. Рыжкова, в котором он затронул вопрос об экономической политике партии.
«Лигачёв, — читаем мы в записке А.С. Черняева, — олицетворяет старые [престарые] подходы. Отсюда и паника, отсюда и запугивание провалом, крахом пятилетки»
[1180].Последующие события показали: тревога Е.К. Лигачёва была неслучайной. «Твёрдый план, — пишет он, — трансформировался в государственный заказ, полностью обеспеченный материальными и финансовыми ресурсами», «причём госзаказ на 1988 год был снижен до 90–95 процентов от общего объёма производства, а в некоторых отраслях — ещё ниже». «Вне пределов госзаказа» предприятия получили право производить «всё, что считают нужным, исходя только из спроса»
[1181].Как явствует из воспоминаний Е.К. Лигачёва, представленный Н.И. Рыжковым план развития народного хозяйства на 1988 г. вызвал острые споры: одни (В.А. Медведев, А.Н. Яковлев) считали его слишком умеренным, другие (В.И. Воротников, Л. Зайков, Е.К. Лигачёв, В.П. Никонов, Н.Н. Слюньков) призвали к «осмотрительности» и «постепенности». В результате произошло то, чего никогда ещё не было — представленный правительством проект плана не получил поддержки Политбюро
[1182].М.С. Горбачёв был на стороне первых. Поэтому он добился того, чтобы через некоторое время проект плана был всё — таки утверждён, причём в более радикальном виде: «госзаказ по многим министерствам был снижен сразу на одну треть, а в некоторых отраслях — наполовину и более»
[1183].Это свидетельствовало о том, что Е.К. Лигачёв не только как второй секретарь ЦК КПСС, но и как человек, курировавший с 1983 г. кадровую политику партии, становился одним из важнейших препятствий на пути дальнейших задуманных генсеком перемен.
В таких условиях 13 марта 1988 г. в воскресном номере «Советской России» появилась огромная (во всю газетную страницу) статья никому до этого неизвестной Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами». В статье едва ли не впервые с начала перестройки открыто прозвучала тревога по поводу того, что происходящие в стране перемены находятся в противоречиями с идеями марксизма — ленинизма.