Зрительская жажда страха, делала гонки прошлого века привлекательней с каждым годом, но для нас, современных наблюдателей, те события сродни древнегреческим трагедиям, летописям, легендам… Я узнавал все больше драматических истории о известных гонщиках: например, о том, как канадец Жиль Вильнев обещал до конца жизни не разговаривать с партнером по команде французом Дидье Пирони, отказавшимся слушаться командной тактики и уступать ему первое место. Жиль свое слово сдержал, он погиб на следующем гран-при. Прошли годы, Дидье тоже погиб, тоже на скорости, но не на трассе, а на воде. Спустя пару месяцев его вдова родила близнецов и назвала их Жиль и Дидье. А сын самого Жиля, Жак Вильнев, в 1997 году стал тем, кем мечтал, но не успел стать его отец – чемпионом мира.
Позже, я прекратил интересоваться подобного рода вещами… Я, как и большинство, считал, что техника безопасности современных болидов, а также трасс, заставляла не сомневаться в том, что все под контролем. Гравий, покрышки, шиканы…
В 2011 году, создав себе страницу в фейсбуке, я добавил в друзья итальянца из Монако по имени Жюст Бонмарито – молодого перспективного гонщика выступающего в серии GP2. Через два года, к моей гордости, он стал гонщиком Формулы-1. По забавному стечению обстоятельств его взяли именно в российскую команду – первую и единственную (честно слово, я тут не при чём). А в следующем году, он должен был выступать на первом в истории гран-при России. Я был горд тем фактом, что дружу с человеком, которого показывают (пуская лишь в шлеме и не всегда долго) по телевизору на протяжении двух-трех часов гонки в прямом эфире. Друзей у него «в друзьях» было немного – это практически делало из меня члена частного клуба, авансом веривших в его талант. Забегая вперед, я скажу, что во время гран-при Монако состоявшееся через месяц после того, как я проехался на автобусе по трассе, Жюст заработал свои первые 5 очков – сделал нереальное на такой машине на такой трассе (здесь практически невозможны обгоны, не-воз-мож-ны!).
Когда я показал фотографию Жюста моей сестре, она решила, что он, цитирую: «Привлекательный фотомодель, может даже лучше», но судя по немногочисленным интервью, это был скромный, совсем не зазнавшийся парень. Жюст принадлежал к династии автогонщиков, как-то он выложил фотографию своего двоюродного деда, отдавшего свою жизнь за гонку. Он чем-то даже был на него похож, только лицо его родственника украшали тонкие закрученные усы, модные в пятидесятых-шестидесятых годах.
Наш автобус сделал остановку на высокой скале, с которой открывался захватывающий дух вид на мыс Кап-Ферра, на море, на крыши прибрежных домов и бурно цветущую апрельскую растительность: зеленые кроны пальм, розовые лепестки деревьев, спело-желтые кусты, длинная песочная линяя разделяемая с глубокой лазурью тонкой пенной линией. Я ещё раз вспомнил Жюста. Вспомнил вслух некрасивыми словами без малейшего желания обидеть, словами которыми мои друзья, знакомые, однокурсники, коллеги придают речи эмоциональные оттенки сильных переживаний.
Сестра две минуты до этого дарившая свой неморгающий взгляд ароматному пейзажу, с укором уставилась на меня. Я замолчал, но в мыслях в том же духе продолжил восхищаться и видом, и воздухом, и жизнью, которые мог позволить себе мой виртуальный друг и вероятнее всего воспринимал, как должное.
Следующим летом Жюст попадает в аварию. Обычное дело на мокрой трассе. Красный флаги, остановка гонки, ожидание. На подиуме никто не улыбается. Еще ожидание. Все не так просто, как обычно. Жюст в коме.