Глыбухинский леший

Все сильнее радуясь в душе тому, как хорошо эта фраза сама собою вдруг сорвалась с языка, и сразу поверив, что действительно заболел Николка, лежит в городской больнице, вот-вот умрет, — Елена твердила, цепляясь за отступавшего от нее механика:

— Сын у нас! Сын умирает в больнице. Христом богом прошу!

— Ага, теперь у вас сын?! — насмешливо передразнил Серков, с трудом отрывая от куртки ее цепкие руки. — А кто в прошлый раз указал нам от ворот поворот? Может, не вы?

— Не я, не я! — в отчаянии закричала Елена.

— Что Яков, что ты — одна сатана! — почти весело заключил Серков. — У вас снега зимой не выпросишь. А как чего коснется самих — тут уж вынь да положь! Не выйдет!

Он ловко уклонился от протянутых к нему рук Елены и трусцой побежал к машине. Елена рухнула на колени:

— Ох, батюшка! Ох, Сергей Николаевич… господом богом прошу!

Серков оглянулся:

— Господа и проси! — И мстительно добавил: — Будешь знать, как хорошим людям отказывать при нужде. А то ишь…

Он уже схватился за дверцу, чтобы подтянуться и выпрыгнуть в машину, когда пилот сердито сказал:

— Брось дурака валять. Слышишь: сын болен?

— А нам-то что? — удивился механик. — Помнишь, как в прошлый раз.

— Пусть баба сядет.

— Еще чего! — Механик демонстративно влез в салон вертолета. — Всяких жуликов будем сажать — ну их в болото!

— Говорю тебе, — строже крикнул пилот, — пусть баба сядет!

И обратился прямо к Елене:

— Эй, тетка, садись. Выставь ей трап, Серега.

Механик растерянно спрыгнул опять на землю.

— Да ты что, окосел? Ну и дурак! Ну и христосик! Может, еще подставить ей вместе с трапом и морду? Бей, мол, тетка, мы с Серегой такие…

— Ты не паясничай, — жестоковато оборвал пилот. — Тем более что у нас и времени на это нет, надо еще залететь на скважину к Власенко. Подсади, говорю! — велел он сердито.

Поняв, что ее берут, Елена дернулась к своей усадьбе:

— Сейчас я вам семужки… малосольной.

Пилот крикнул:

— Куда?

И мягче добавил:

— Залезай, мать. Залезай скорей, отвезем тебя к сыну.

13

В магазин райпо она попала часам к четырем, когда секретную бочку успели вскрыть, а оказавшийся здесь представитель какой-то комиссии уже наложил на нее запрет.

Все случилось, по-видимому, недавно, потому что в кладовой возле бочки еще толпились наполовину незнакомые Елене люди и возбужденно спорили: как теперь быть с оказавшейся в магазине деликатесной рыбой?

Настойчивее и громче всех слышался басовитый голос приемщика Игната Трофимыча. Он не раз получал от Якова свою «законную», как ему казалось, долю и, в общем, неплохо знал, а еще больше догадывался о том, что Долбанов, конечно же, занимается ловлей запретной рыбы. Не только знал, но и считал это занятие вполне естественным в положении Якова: жить на реке в заброшенном всеми глухом углу и не трогать того, что имеется там вокруг? Нашли дурака! Будь на месте Якова любой другой сообразительный мужик, он делал бы это, может, еще азартнее. Весь фокус в том, чтобы делать шито-крыто. Не попадаться. Яков — попался…

«Как теперь выручишь дурака? — раздумывал приемщик, предвидя и для себя несомненный урон. — Долбанова после такого дела явно прогонят из Глыбухи, а значит, прощай и моя законная доля. А все почему? Пил Яков в последнее время много. Бдительность потерял. Отдал бочку и даже не предупредил. Знай я, какая там рыба, разве бы допустил? Теперь начнется такое… Да, дело ясное: погорел Долбанов. Его в пух и прах раздолбают, только держись! Надо и мне от него подальше».

Вслух он настойчиво убеждал:

— Мужик оказался матерым ворюгой. Но мы-то, в рыбкоопе и в магазине, при чем? Не наблюдал рыбнадзор, отсюда и результат. Наше дело — реализация продукции населению. Тут — ажур и порядок. Чтобы чего такого — у нас ни-ни! А потребитель, однако, узнал про нее.

Приемщик любовно огладил ладонью выпуклый бок злополучной бочки.

— Вон чуете, как шумят в магазине? Лишить потребителя законных прав мы не можем. Да и как теперь лишить? Грозят пожаловаться начальству. Аж в область. И верно: раз товар оказался в торговой точке, то надо реализовать. Пойти потребителю навстречу. Тем более, говорю, что все уже знают. Куда ее, бочку, денешь? Никак! Так-то бы, если не знамши… А то ведь знают! Знают и ждут: эно, как дружно шумят у прилавка. Попробуй теперь не дай! Директора требуют. Требуют вас, Алексей Николаич!

Что отвечал директор, Елена не слышала. Но нетрудно было понять, что и он склонялся к тому же.

«Пусть хоть подавятся этой бочкой!» — вся дрожа от нервного напряжения, лихорадочно прикидывала Елена.

Страшнее всего для нее было то, о чем говорит представитель комиссии. Худой, длинношеий, в стареньком черном берете на несоразмерно маленькой голове, он хрипловатым, прокуренным голосом вел и тянул свое: бочку с приложением составленного им акта (это казенное слово «акт» кололо Елену в сердце, как шило) надо немедленно передать «куда следует», а особой комиссии исполкома сейчас же заняться проверкой дела на месте, поскольку можно предполагать, что у Долбанова в Глыбухе имеется не одна подобная бочка. Значит, есть чем заняться там работникам рыбнадзора, милиции и ОБХСС, а потом и суду.