Глыбухинский леший

«Наиболее героические сюжеты и их необычайно яркую поэтическую разработку мы находим прежде всего в так называемом княжеском эпосе. Непредвзятое исследование этого эпоса приводит к неоспоримому выводу, что он суть создание отнюдь не низов, а культурных слоев тогдашнего общества, или, как бы мы теперь сказали, господствующих классов. Между тем собственно народные песни, с точки зрения подлинного искусства, по большей части отличаются примитивностью содержания и формы, плакатностью и даже карикатурностью, что в свою очередь являлось отражением материальной и духовной нищеты народа, хотя, конечно, и может быть оправдано с исторической точки зрения. Недаром всякого рода блаженные — это типичные персонажи народного эпоса, как и фольклора вообще, в то время как героический богатырский эпос является, несомненно, эпосом княжеско-купеческой среды…»

Но самое неожиданное Павлов узнал от Фарфаровского только теперь: оказалось, что сорокавосьмилетний Путятин — крестился.

Самым вульгарным образом — у попа.

Крестился сразу же после того, как его жена, актриса театра, покончила с собой, выбросившись из окна с четвертого этажа. Тогда же он перестал выступать и на утренниках со своим Петрушкой.

«Похоже, что этот господин просто форсисто блажит! Мужик — модерняга! — с неприязнью раздумывал Павлов, шагая рядом с Фарфаровским по шумным московским улицам в сторону Арбата, где в одном из переулков жил Путятин. — Нынче увлекаться иконами и креститься — вообще стало в некоторых кругах признаком утонченности. Парижанин в лаптях. На такого типа стоит, пожалуй, взглянуть разок хотя бы из любопытства…»

— Он что же действительно верующий или так… оригинал? — уже у самого подъезда поинтересовался Павлов.

Фарфаровский остановился, суетливо дернул узкими плечами:

— Кто его знает. Сам он говорит, что крестился «по велению совести».

— Что же это за «веление»?

— В том смысле, что, дескать, истинно русский должен быть обязательно православным.

— И в этом вся его философия?

— Что вы! Он эрудит. Прямо-таки на уровне доктора богословия!

— Силен!

— Да уж, палец в рот не клади! — стараясь подладиться под иронический тон Павлова, подхватил Фарфаровский. — Понять идею беспричинного, самозародившегося космоса — значит, по его мнению, согласиться с нелепостью. Между тем как христианское учение о творце ставит-де все на свои места. В общем, религиозная муть! — заключил Фарфаровский, явно стараясь показать коммунисту Павлову, что сам он дружит с Путятиным отнюдь не на идейной основе.

И чтобы окончательно развеять какие бы то ни было колебания, поспешно добавил:

— Но вы не беспокойтесь, о боге он с незнакомым рассуждать не станет. Тем более что куклы его к божественным теориям не имеют никакого отношения.

3

Дом был добротным, старой постройки. В таких домах люди до революции жили из поколения в поколение, свято соблюдая семейные традиции, образуя как бы свой мир, способный противостоять любому натиску времени.

Подстать «старорежимному купчине» — как с беспричинной пока неприязнью определил Павлов этот дом, — была и квартира Путятина. Когда-то, видимо, здесь были богатые апартаменты, представлявшие собою единую квартиру в десяток комнат с высоченными лепными потолками, массивными окнами и стенами аршинной толщины. Потом помещение стали приспосабливать для новых жильцов. Появились времянки-перегородки, дощатые двери, обшарпанные закутки. Образовался длиннейший коридор, который вел к самой дальней из квартир, где теперь и обитал вдвоем со старухой матерью Путятин.

Предупрежденный Фарфаровским по телефону, он встретил Павлова с холодной вежливостью, без особого интереса, но и без недовольства. В квартире держался устойчивый запах не то столетней плесени и пыли, не то лаков и прогорклых масел, что было совсем неудивительным, если учесть, что стены двух путятинских комнат почти полностью укрывали картины разных размеров. Среди них было несколько мрачных, темных портретов, не менее мрачных, грязноватого тона осенних и летних пейзажей, уродливых натюрмортов, написанных явно ради выражений угнетенной чем-то, озлобленной души.