Гнет

А снятую тогда с наших убитых солдат форму дети наши, за три года подросшие в оккупации и отправленные на фронт, стирали, дыры от пуль на ней зашивали и на себя одевали. Да и не только они: мужчин постарше тоже на фронт отправляли тогда — деда Ваню нашего, например.

На глазах у бабы Кили блеснула влага, и с одного из них сорвалась слеза. Вытерев ее кончиком платка, она некоторое время сидела молча и покачивалась из стороны в сторону, затем, подняв на меня печальные глаза, спросила:

— Я тебя еще не утомила своими «сказками»?.. Ты помнишь, когда тебя маленьким твоя мама сюда к нам привозила, ты любил мои сказки слушать. Особенно тебе нравилась сказка про Ивасика-Телесика,… помнишь?

— Помню, бабуся… Я ту сказку никогда не забуду,… и то о чем Вы мне сейчас рассказываете, я тоже никогда не забуду, — подавленным голосом добавил я. Я вновь плеснул в граненый стакан вино и, давясь, выпил. — А дальше, бабуся, что было? — вновь нетерпеливо стал допытываться я.

— А дальше наши хаты стали обходить уже наши солдаты с офицерами, — вновь заговорила она. — К нам тоже зашли два солдата, и с ними был офицер молоденький — лейтенантом он был. Сначала мы ему передали тех солдат, что мы прятали: убитого и раненного, а потом тот офицер к деду Ване подошел и стал спрашивать у меня: кто он и что с ним. Я объяснила ему, что это мой муж, что он ранен в голову и в позвоночник, что плохо ему и попросила лейтенанта, чтобы он и деда Ваню вместе с раненным солдатом в лазарет отправил.

— А почему у него перевязка немецкая, — тут же спросил он.

Я ответила ему, что перевязывал деда Ваню немецкий врач.

— А как его ранило? — уточняет он.

Я ему рассказала, как это случилось, и он говорит мне:

— Ты что же, тетка, хочешь, чтобы я поверил, что наш советский самолет бомбил своих мирных граждан?.. Заруби себе на носу, что советские самолеты уничтожают только фашистских прихвостней, помогавших им в войне против Советской власти, и мужик твой, видать, такая-же мразь…

Я когда услышала эти слова, чуть дар речи не потеряла.

Я стояла молча, а из глаз моих градом текли слезы — я не могла их остановить.

Аня с Ниной что-то тому лейтенанту говорили, а я не слышала ничего. А к вечеру деду Ване опять плохо стало. Послала я опять Нину к нашим за лекарствами, а она без ничего пришла, плачет — отказали ей, говорят: своих раненных лечить нечем. Ну, думаю, на этом деду Ване и конец пришел — мы уже только на чудо надеялись.

А как-то к вечеру к нам во двор два солдата пришли и спрашивают у меня:

— Иванцов Иван Климович здесь живет?

— Да, — отвечаю, — а в чем дело?

— Да, вот, — протягивает мне один из них клочок бумажки, — нас попросили, чтобы мы ему приглашение на курорт передали.

Позвала я Аню, и она мне вслух читает:

«Повестка. Военнообязанному Иванцову Ивану Климовичу.

На основании закона о всеобщей воинской обязанности Вам надлежит явиться на сборный пункт Варваровского военкомата к такому-то часу, такого-то дня. При себе иметь: паспорт, военный билет, две пары нательного белья, кружку, ложку, полотенце, предметы личной гигиены, продовольствие на 3 дня. Иметь исправную одежду и обувь.

За неявку к указанному времени будете привлечены к уголовной ответственности».

Когда Аня прочитала мне эту повестку, меня такая злость взяла… Говорю, я этим солдатам:

— Идемте со мной…

Завела я их в хату и, показывая им, совершенно пустую комнату с огромной дырой в стене и лежащего на полу на тряпках еле живого деда Ваню, спрашиваю:

— Какая же тут, к черту, может быть уголовная ответственность?.. О каких двух парах нательного белья,… исправной одежде, обуви и продовольствии на 3 дня они там пишут?!.. Они, что там, в военкомате, совсем уже с ума посходили?

Солдаты в затылках почесали и говорят:

— Нам приказали повестку передать — мы передали, а дальше уже сами решайте свои проблемы.

Побежала я тогда к председателю колхоза — Андрею Мизенко и, показывая повестку, спрашиваю его, что мне делать-то?

— Не знаю, — отвечает он мне, — но с этим делом лучше не шутить — за неявку можно и в тюрьму загреметь.

Посмотрела я на него умоляющими глазами.

— А может, ты мне справку напишешь, что дед Ваня ранен и не может прибыть к назначенному времени?

— Нет, — немного подумав, говорит он мне, — справку я такую тебе дать не могу — я не врач, чтобы такие справки раздавать. Советую тебе деда Ваню в военкомат отвезти — пусть там на него посмотрят и сами решают, что с ним делать.

Хорошим мужиком был этот Андрей, но глядя на него, я тогда видела, как в его глазах страх стоит — боялся он ответственности за справку такую,… запуганными до чертиков мы все тогда были.

— Ну, а телегу, — спрашиваю, — ты хоть дашь мне деда отвезти?

— Нет, — отвечает он мне, — я не могу лошадей от работы отрывать — и так убитых возить нечем.

Ну, что ты тут будешь делать?..

Вышла я от председателя колхоза, а голова кругом идет — не знаю, что мне и делать, прямо хоть на корове своей деда Ваню вези…

А по дороге к дому смотрю, Шура Усатенко — девочка пятнадцатилетняя, солдатские трупы на телеге, запряженной лошадью, к месту захоронения везет.

Догнала я ее и говорю ей: