Гнев Бога

Вся колонна пришла в движение. С лязгом и рёвом «Барра!» стуча изо всех сил мечами по панцирям и щитам, легионеры с разгона протаранили отряды германцев, раскидывая, топча и рубя всё вокруг. Дикий вой тысяч людей и звон металла огласили лес.

Понтий Пилат в несколько прыжков оказался перед рослым германцем. Тот, пугая, оскалил зубы, бросил копьё и сорвал с пояса топор, обрушил его на легата. Понтий принял топор на щит и, молниеносно шагнув вперёд, вонзил меч в грудь варвара – снизу вверх. Распрямляясь, Понтий сбросил обмякшее тело в сторону и, слыша рядом за спиной рёв и хрип своих легионеров, топот сотен ног, ворвался в гущу толпы врагов. Его душу распирал безумный гнев и жажда отплатить батавам смертью за понесённый позор, за то, что его армия была уничтожена не в открытом, честном бою, а с помощью трусливых, внезапных наскоков варваров, которые, по –мнению Пилата, были недостойны торжествовать победу над римским оружием.

Стремительный удар клоны наткнулся на толпу батавов. Впереди стоявшие германцы не выдержали натиск легионеров и попятились, тогда, как в задних рядах их сородичи рвались вперёд и давили, толкали соплеменников навстречу римлян. В этой дикой тесноте и толчее батавы не могли развернуться для удара копьём или длинным топором. Иные из них задыхались, сдавленные с двух сторон и становились лёгкой добычей для коротких римских мечей. Тот, кто запинался и падал, уже не был в силах подняться на ноги. Его немедленно втаптывали в грязь, которая была густо перемешана кровью и изрубленными останками людей.

Вой, звон и грохот металла стояли над дорогой. Со всех сторон к месту битвы сбегались всё новые и новые отряды германцев. Они окружили римлян и забрасывали их камнями, копьями, стрелами, но не в силах были ворваться в колонну, плотно закрытую щитами

В какой-то миг сражения Понтий, откинув прочь только что заколотого им батава, хотел переступить через него, но тот последним усилием воли вцепился зубами в щит трибуна и повис на нём, открыв римлянину его грудь. Пилат, отражая очередной удар, заметил, что чья-то сильная рука бросила в него копьё. Но он был не в силах закрыться щитом, не успевал вернуть назад свой меч. И уже считал себя погибшим, как внезапно копьё с громким сухим треском переломилось в воздухе, а его обломки тяжело ударили в грудь трибуна, словно толкнули. Он чуть отступил назад. И это короткое движение спасло Пилата от брошенного в него сбоку второго копья. Оно мелькнуло перед лицом трибуна, а мгновенье спустя, пронзило шею центуриона, который находился по левую сторону от Понтия.

Между тем, в голове колонны легионеры сломили сопротивление варваров, и те, по обыкновению своему, не имея ни выучки, ни дисциплины, начали разбегаться, давя друг друга.

Римляне, теряя убитых и раненых, помчались вперёд. А за ними по пятам бежали, завывая от ярости батавы.

И вот, наконец, за поворотом дороги, за плотной стеной деревьев показалась широкая прирейнская долина, по которой навстречу разбитой армии скакали отряды римской конницы.

Понтий Пилат осипшим голосом остановил своих солдат, построил в боевой порядок, в каре. Но батавы, огромной толпой выскочив из леса, при виде конницы не решились напасть на римлян, число которых едва ли превышало пятисот человек. Разгром сорокатысячной армии Квинктилия Вара был почти полным.

Глава вторая

РИМ

В большой комнате на полу десятка два мальчиков в возрасте от пяти до шести лет оживлённо, группами играли в камешки, кости и орехи. Дети отчаянно спорили, болтали и толкались. Между ними неторопливо передвигался на коленах сухонький старик с блаженной улыбкой на лице. Он внимательно слушал разговоры детей, а чтобы лучше слышать, приставлял руки к своим ушам и хихикал. Иногда, сев на скрещённые ноги, доставал из пояса туники горбушку чёрствого хлеба и с удовольствием, причмокивая губами, закусывал. Это был Божественный Август Октавиан, принцепс, властитель Вселенной.

Дверь комнаты осторожно открылась. И в неё, никем не замеченным, тяжело вошёл широкоплечий высокий римлянин с необычайно красивым лицом, но грубым и злым. Увидев Августа, который сидел на корточках перед группой малышей и с весёлым видом подслушивал их разговоры, вошедший мужчина пожал плечами. Тихо буркнул:

– Совсем спятил старик.

Дети, почувствовав злую волю, начали затихать. Август обернулся и нахмурился, торопливо сунул ломоть хлеба в пояс и негромко, но так, чтобы римлянин его понял, сказал:

– Бедный римский народ. В какие он попадёт медвежьи челюсти.

Август быстро встал на ноги и, взъерошенный, сердитый, подступил к вошедшему римлянину, который при виде его взгляда, словно поражённый, сделал шаг назад и опустил взгляд вниз. Он засопел и дрыгнул ногой. Лицо Августа смягчилось.

– Перестань дрыгать ногами. Ты знаешь: я это не люблю.