Гнев божий

Сначала хохол не хотел показывать… понятно, рассчитывает на рынок рабов пригнать и продать. Но тут были чеченцы, а их на этой земле все равно больше, и с этим худым, бородатым, с лихорадочно блестящими (обширялся?) глазами полковником — связываться не хотелось. Тем более что с ним были два телохранителя.

— Пойдем…

В доме было натоплено, душно, на полу — грязь. Еще четверо хохлов, сама Малика — муж ушел с группой Масхадова, бывший капитан Советской армии. Черноглазый чечененок развлекался тем, что пинал связанных пленных, насколько у него хватало сил. Джигит растет, вырастет — тоже автомат в руки возьмет и нож, чтобы русистам головы резать.

— А ну-ка… — Ваха дал чечененку леща, и тот отскочил, оскалился…

— Посвети.

Один из телохранителей стал переворачивать пленных на спину, второй — светил им в лицо фонарем. Басаев внимательно смотрел…

— Стой! Вот этот!

Где-то он его видел… Где-то он его точно видел…

— Посвети!

Серые глаза… Бородка.

Перевал… Пограничная зона. Белая «Нива» и Дед Мороз в русской военной форме, раздающий подарки — обандероленные пачки долларов из мешка.

ФСБ!

— Как тебя звать, русский? — спросил Басаев. — Ты ведь помнишь меня?! Помнишь перевал?

Ответить русист не успел — в комнату заскочил бачонок:

— Бегите! Бэтээр! Русисты идут!

Басаев осмотрелся. Бежать сейчас — глупость, настигнут. Кто бежит — того догонят.

— Быстро. Берите рабов и за мной.

Русисты ушли. Это были солдаты… они просто хотели есть, и того, что дала им Малика, было вполне достаточно, чтобы они ничего не обыскивали и ушли. Еще десять лет назад бывшая великой держава теперь не могла даже накормить досыта тех, кто проливал за нее свою кровь, кто шел в ад грозненских улиц и умирал, но не отступал.

Когда русисты ушли — Басаев распорядился принести видеокамеру и фотоаппарат. Выгнал из подвала всех лишних, меньше знаешь — дольше живешь. Сказал несколько слов своим людям. Русисту, которого узнал Басаев, дали «ПМ» с полным магазином, Адам встал сзади, прицелившись в русиста из «стечкина».

— Хочешь жить, русский? — недобро улыбаясь, спросил Шамиль Басаев. — Тогда убей. Они все равно не жильцы. Мы не сможем взять их с собой, да они и не нужны.

— Э! — возмутился хохол. — Такого базара не было. Мы так не договаривались, это наши пленные. А ну…

Договорить хохол не успел — Ваха скосил его и еще одного хохла, который был в подвале, очередью из бесшумного автомата.

— Иди, кончи остальных, — распорядился Басаев.

Хохлы были не нужны — более того, они были опасны.

Любой из них может попасть в руки федералов и рассказать — по доброй воле или под пытками — о том, что произошло здесь, в грозненском подвале. И тогда всплывет вопрос и о нападении на спецмашины, принадлежащие ФСБ, и про русского, которого завербовали чеченцы. А Басаеву он был нужен, этот русский, чтобы он был живым и сидел на таком крючке, с которого уже не соскочить. Потому что русский этот — был выходом на самый верх, Басаев это понял еще с Абхазии. Дудаев имел дело с хозяевами этого русского — а он будет иметь дело с ним. Не всегда, чтобы решить какой-то вопрос — нужно говорить с хозяевами, иногда и последний лай ^[28] бывает полезен.

Ваха полез наверх по ступенькам.

— Адам, иди, подстрахуй его, — распорядился Басаев.

— Но ведь в подвале никого не останется!

— Останусь я!

Адам посмотрел на русиста, на пистолет в его руке. Басаев достал из кобуры «стечкин», и Адам пошел наверх — потому что знал: прояви неповиновение — и этот «стечкин» выстрелит в него.

— Ну, русист? Видишь, как много я сделал для тебя добра? Отплати мне тем же!

Русист посмотрел на Басаева. Потом на тех, кто был связан и лежал перед ним. Это были водители и еще три опера… просто фээсбэшные опера, наспех собранные со всей России и командированные сюда.

И русист начал стрелять…

Дорога на Аргун, блокпост

День спустя

— Э, гляньте, тащ капитан!