Гнев и Голод

«Приют Дурака» возник сам по себе, уже никто не помнил, как давно, и получал свой небольшой доход от солдат и наёмников, идущих на север и обратно. Трактир, кузница, сарай, всё необходимое, ничего лишнего, дёшево и сердито. Само помещение тоже вполне обыденное: циновки, занозистые кровати, пышущие здоровьем клопы и помирающие на ходу дамы.

Однако здешнее пиво и мясо были относительно неплохи, даже вполне приличны. Как раз настолько, чтобы озверевшие посетители не разнесли здание по доскам и не смастерили из него для владельца здоровую такую виселицу.

Когда Вальдман подходил к трактиру, тот напоминал собой разъярённый улей. Он жужжал, шумел и звенел сталью, только из улья, обычно, вылетают пчёлы. А не топоры, ножи, кастеты и, особенно, истерично визжащие циркулярные пилы, пилы при этом послужили хорошим намёком.

Стрелок ухмыльнулся, он подумал о гоблинах, ему нравились гоблины, прогрессивные мелкие бесята. У них было своеобразное мышление и довольно скверный характер, но они всегда работали аккуратно и, если надо, становились крайне неболтливыми.

А ещё Вальдман подумал о той самой легенде, в которой рассказывалось, откуда взялись гоблины. Её в Империи, скорее всего, знал каждый, а школярам наверняка всё ещё преподают её в младших классах, с молодых ногтей.

Когда-то давно, ещё до становления Империи, гоблины жили в подземных кавернах у подножия Северных и Южных гор. Они мало что из себя представляли, жили отдельными кланами, почти беспомощными, и верили, что сами по себе являются неполноценными видом. Что высшим благом для них остаётся лишь влачить своё жалкое существование в мелких сырых норах, таскаться в обносках и орудовать каменными топорами.

Отчасти их можно было понять, по крайней мере, принцип никуда не высовываться. Орки частенько устраивали на них охоту и лакомились детьми, а гномы, по праву сильного, постоянно ломали хребты взрослым. Такой сборник правил, точнее, что-то наподобие религии, помогал им выживать, терпеть нужду, лишения и хоть как-то появляться на свет.

А потом, когда новообразованная Империя, покончив с внутренними дрязгами, начала своё расширение, и с её границ во все стороны поползли железные армии, ведя бесконечные воины, нелюдям стало резко не до гоблинов. Правда, в них не взыграло резко благородство, о нет, и они не объединись против людей. Многие, особенно гномы, старались использовали имперцев для разрешения своих внутренних конфликтов, заключали с ними альянсы и так далее.

Гномы, эльфы и даже орки, если им хватало мозгов, постоянно натравливали людей то на одни, то на другие кланы, поглощая опустевшие территории. А люди, со свойственной им энергией, совали свой нос всюду, куда только можно было его сунуть. Всё осматривали, подсчитывали, записывали, примеряли обновку, так сказать.

И наконец, в один из таких рейдов отряд исследователей под прикрытием разъярённой солдатни неожиданно для себя обнаружил одну из гоблинских пещер. Увидев пере собой только перепуганных созданий, которые жались к стенкам и плакали от бессилия, они очень сильно удивились.

Особенно удивились солдаты, ведь весь их путь сюда они проделали с боями, встречая жестокое сопротивления везде, куда ни сунься. Один из них показал существам музыкальную шкатулку, может, ради забавы, может, просто хотел посмотреть, как они себя поведут, сейчас это уже не так важно.

Важно то, что именно тогда привыкшие к темноте глаза впервые увидели перед собой свет танца, точные движения, рисующие в воздухе картину чувств. Маленькие, потрёпанные временем и патиной фигурки своими нелепыми плясками, заворожили гоблинов, напомнили им их самих: такие же хрупкие, невзрачные и запертые в маленьком мирке.

Но танцующие и смотрящие друг на друга со страхом и награждённые вечной тусклой улыбкой.

Потом исследователь разобрал шкатулку, показал гоблинам её механизмы, и они увидели причудливый вальс металла. У них на глазах в изящной гармонии крутились в такт тонкие закономерности, и жёлтые глаза маленьких существ налились слезами.

Впервые гоблины приблизились к той призрачной грани, которая отделяет мыслящий кусок мяса от чуда жизни, коснулись её взглядами и не испугались переступить. Наконец они взглянули во что-то и увидели там себя. Несчастные дотронулись до механической души, а нашли отклик в своей собственной.

С тех пор они начали быстро меняться и, недоверчиво сначала, но тянуться к людям. Полюбили движение шестерёнок, оно стало для молодых гоблинов чем-то вроде маяка. У них появилось то, ради чего можно было жить, и тогда они начали творить.

Затем стали учиться у людей, переняли их язык, отринув навсегда свой старый грубый диалект, за исключением имён, и, в конце концов, за ними начисто закрепилась слава лучших мастеров механики во всей Империи. Никто, кроме них, не мог так тонко чувствовать причудливые формы, создаваемые вращением законов мироздания.