Гнев пустынной кобры

Доктор осторожно вышел из избы. Что-то долго объяснял на повышенных тонах последовавшей за ним Акулини. Снова застучали копыта, кисельным, вязким эхом отдаваясь в ночи.

– Василики, – Панделис взял жену за руку, – ты ведь не покинешь меня и нашего малыша?! Не покинешь, я знаю! Ты еще не придумала, как мы его назовем? А, помню-помню, ты много раз говорила, что он будет нам дан Богом. Значит, Таддеус. Конечно, Таддеус. Ты же не против? Таддеус Анфополус. Красиво звучит. Представляешь, я сегодня во сне делал ему лук и стрелы. Учил стрелять. Почему-то в моем сне он оказался сразу большим. Ну как. Лет пять, наверное. У него черные курчавые волосы и лоб, как у тебя – высокий и чистый. А еще этот стреляка то и дело произносил два своих самых любимых слова. Ты уже догадалась: «хочу» и «когда».

С молоком матери впитал. Он стрелял и стрелял, а я ходил за стрелами, пока не заболело сердце. Даже в глазах потемнело. Чего вдруг? Резануло за грудиной, и подступила тошнота. Таддеус куда-то пропал. Я стал звать тебя, но ты все не шла. И тогда я ощутил какой-то бешеный страх. Но отчетливо помню, что испугался не самой смерти, а то, что могу умереть, не увидев тебя. Василик…

– Давай-ка, милок. Я тут-ка поприберусь. А ты пока на дворе побудь. Простынку ей поменяю. Оботру сердешную уксусной водицей. Иди, иди, погуляй. Не вашего тут мужицкого глаза дело есть. – Акулини взяла Панделиса легонько под плечи и подтолкнула.

Василики не дожила до утра следующего дня. Она умерла перед самым рассветом. Панделис в своем белом от соли сне увидел ее смерть. И самый острый пик боли пережил там. Соль хрустела под ногами, высилась горами вокруг, была растворена в воздухе так, что нестерпимо резало глаза и наливались тяжелые слезы. Может, поэтому, пережив смерть жены во сне, наяву не сошел с ума.

Василики похоронили через два дня на кладбище чужой деревни. Названия которой она так никогда теперь уже не узнает. Панделис положил горсть земли с могилы и отрезанный локон в мешочек, чтобы потом похоронить еще раз, но уже в родных местах.

Для Таддеуса нашли кормилицу в той же деревне. Хоть в этом судьба не отвернулась от Панделиса.

– Можно рядышком? – Иван спросил Панделиса, садясь на лавку. Тот в ответ кивнул. – Я вот о чем подумал: оставайтесь у нас жить. Ну сколько захотите.

– Там, – Панделис кивнул в даль, – отец один остался. А я даже весточки послать не могу. Если он обо всем узнает, то не переживет. Да и здесь оставаться как? Не сегодня, так завтра заявятся жандармы и начнут набирать в амеле-тамбуру. Мне теперь все одно: хоть война, хоть горшок без дна.

– Я пока ехал с доктором Панайотисом, узнал от него, что в Амис два дня назад пришел корабль, по виду торговый, но с военными. Чего-то турки замыслили, а иначе зачем сюда солдат на кораблях отправлять?

– Скажу, чего: они боятся больших волнений и партизан. А еще жандармы плохо справляются с набором призывников.

– Так, стало быть, правильно отец в горы ушел?

– Правильно. А ты знаешь, кто такой Василь-ага?

– Одни говорят, очень мужественный человек. Перехватывает в горах турецкие обозы и освобождает мобилизованных. Другие называют разбойником, дескать, если бы не его нападения, то откупились бы от турок, да и дело с концом.

– А еще этот мужественный человек и разбойник мой старший брат!

– Да ну! – Иван аж подскочил.

– Вот тебе и краба гну.

– А ты чего ж здесь?

– Да знал бы кто, как жалею теперь. А по поводу откупных я тебе так скажу. Турки не дураки. Они заломили цену, которую могут осилить только богатые, а что делать бедным или середнякам? Хорошо, если село крепкое и старейшины мудрые, то всех откупить попытаются. Но большинство будет угнано в Пирк. Многие дотуда не дойдут – помрут голодной смертью, других на месте заморят.

– Чего они так ополчились?

– Я в этом не силен. Но слышал от отца, что завидуют нашему богатству. Поэтому всех хотят истребить и присвоить себе состояние.

– Вот зря с отцом в горы не пошел. Вот зря! – Иван хлопнул себя по колену.

– А со мной пойдешь? – Панделис посмотрел сузившимися глазами.

– Это куда ж с тобой? К Василь-аге?

– Нет, – мотнул головой Панделис, – я хочу начать свою войну. А не приходить к брату с пустыми руками. Так пойдешь?

Иван ворочал во все стороны изумленными глазами, нервозно почесывая подмышки.

– Ух-х ты!

– Таддеуса определили. Из меня помощник здесь никакой.

– Эт точно. Я людей знаю, – кивнул Иван, – лучше своих вырастят.

– Тогда слушай меня внимательно. – Панделис наклонился к уху Ивана и отрывисто зашептал.

Глава 3

Глухой ночью, когда Акулини легла спать, когда вороны на дубу угомонились, а полная луна, похожая на кормилицу Таддеуса, вышла из-за горы, Панделис и Иван запрыгнули на спину коня. Животное удивленно мотнуло головой, обреченно фыркнуло и направило шаг в сторону чернеющей дороги.

– Тихо, тихо, Сигнал. – Иван гладил коня между ушей. – Не разбуди мать. А то нам такого всем будет!

– На войну едет человек, турок с ружьями не боится, а матери пугается. Чудны вы, русские.