Гнев терпеливого человека

Неожиданно для себя самого лейтенант медслужбы Ляхин открыл в «правлении» неофициальный врачебный прием и старался сделать для местных, что мог. Упирая, понятное дело, больше на советы и доступную ему несложную амбулаторную хирургию. Молодые матери приводили детей, молодые и не очень молодые бабки приводили внуков, а заодно рассказывали и про свое не сильно крепкое здоровье. Старушки, старики и пожилые мужчины сидели на лавочках перед домиком бывшего «правления» десятками, стучались в импровизированную смотровую со своими обычными проблемами, до боли напоминая ему ушедшее без оглядки мирное время. Сейчас казалось: отдал бы половину запланированной в молодости жизни, лишь бы жить вот так – занимаясь мирным делом в домике с открытыми настежь окнами, без рева чужих самолетов над головой.

Наслушался он за эти дни многого, преимущественно нехорошего. Но больше всего поразило его то, что на развалинах России вдруг сама собой выросла концепция феодализма в самой неприглядной, отвратительной ее ипостаси. Оставшись без присмотра со стороны государства, даже не только банды, а и одиночки начали грабить и подчинять себе своих собственных соседей. И в значительном числе случаев – не ради сиюминутного обогащения или перераспределения чего-то в свою пользу: это-то было не удивительно ни для кого. А ради попытки выстроить долговременную и совершенно натуральную феодальную пирамиду: с крестьянами внизу и держащими их в кулаках графьями сверху, над ними. За неимением графьев наверх лезли самые разные люди – и самой распространенной их прослойкой оказались «крепкие хозяйственники» нижнего звена. Знающие своих жертв в лицо, не боящиеся трудностей и крови и уверенно идущие к своей цели: обеспечить счастье себе и своим потомкам на поколения вперед. Да, за счет быдла. Говорили, что именно такое происходило сейчас в полудюжине поселков и деревень в ближайшей же округе: в Пальгино, Шархиничах, Среднем и так далее. Говорили, что ровно то же самое началось было и здесь, в Шапше. Где их всех попытался согнуть в бараний рог бывший сосед и земляк: человек побогаче, посмелее и покрепче других. Которому было мало того, что у него уже есть, которому хотелось много больше. И который начал пускать в ход сначала кулак, а потом и охотничье ружье, для того чтобы добиться своего. И который почти что добился – потому что в деревне остались лишь бабы, дети и безобидные на вид мужички старших лет, дети и внуки которых ушли воевать за Родину. Но в сельской местности вообще как-то не приживается безобидность в истинном значении этого слова. Переставшего быть окружающим добрым соседом человека убили вместе с теми, на кого он полагался как на соратников и исполнителей своей воли. Скотину разобрали по домам, имущество не тронули, побрезговали; его богатый дом стоял все на том же месте. На этом история феодализма в деревеньке Шапша завершилась. А кое-где – продолжалась с большим успехом.

– А то оставайтесь тут, – прямо сказала им та же Вера Сергеевна к вечеру пятого дня. – И вы нам нужны, и мы вам. Можете отсюда ходить, куда вам нужно.

«Только подальше», – договорил Николай про себя не оконченную ею фразу, и сам себе кивнул. И об этом он думал тоже. Вот только никаких перспектив такое сидение не имело. Поселятся они тут, будут жить-поживать. Молодые Костя Титов с Викой Петровой займут какой-нибудь дом; все остальные, включая его самого, быстро найдут себе по молодухе из местных. Заведут курей, будут вечерами самокрутки смолить на лавочках да вспоминать лихие денечки.

– Спасибо, теть Вера, – с чувством ответил он женщине. – Как бы ни сложилось – все равно спасибо. Может, и придется вернуться, тогда свидимся еще. Но нам ближе к железке и шоссейкам держаться надо, а от вас… Ничего, мы вот у вас отъелись, обшились… Пора работать.

– Ой, а то вы будто отдыхали тут… Вон сколько натащили вам.

Она показала на стол движением локтя – руки были заняты иголкой и холстиной. Сухарные мешочки Вера Сергеевна шила по штуке в минуту, в каждый армейский вещмешок таких входило по две-три штуки свободно. Сухари, похоже, делала вся деревня, и все они получались по-разному: у кого из хозяек хлеб выходил темнее, у кого серее.

– Вот еще пара, эти Шура дала.

Николай снова кивнул, и снова с чувством. Сколько стоят хлопчатобумажные носки в мирное время? Если «Сделано в Беларуси», то рублей 20 за пару: впрочем, они хреновые, и рвутся после пары стирок. Сколько стоят такие же простые носки сейчас, когда в день проходишь и пробегаешь по 30–40 километров? Угадайте.

– Ну что, пора?

Они все уже собрались на пятачке перед домиком «правления», заканчивая подгонять все, что требуется. Николай неодобрительно поглядывал на молодежь: и Фокин, и новенький стояли в обнимку с девчонками, больше стараясь наобниматься напоследок и про запас, чем проверить лишний раз укладку вещмешков или обувь. Геннадьев мрачно переглядывался с крепкой женщиной старше себя лет на пять, но стояли они по отдельности: что-то такое между ними в последний момент не то произошло.

– Ну, хватит уже. Взво-од!