Гнев терпеливого человека

– Держись за Филимонова, как хвостик, как клей. Если он бежит и прыгает – беги и прыгай, поняла? Автомат можешь вообще оставить, тебе и без него тяжело будет.

– Никак нет, я…

– Приказывать не буду. Советую. На нас раненые, ты их ищи, а не врагов.

– А если раненый враг попадется?

– Если раненый – то уже не враг.

Хороший девочка задала вопрос, правильный. Значит, правильный человек.

– Больше смотри, больше думай. Быстрее бегай. Тогда и помощь от тебя будет, и сама цела останешься.

– А «Балтика» – это в честь пива?

– Что-о?

– Позывные.

– Нет. Это в честь нашего с лейтенантом Карповым моря, блин… Киров, Борисов, вас инструктировать не надо. Не суньте нас под… Сами знаете, в общем. Ну, готовы? Все?

Бойцы вразнобой и с разной степенью бодрости подтвердили, что готовы; новенькая промолчала. Мелькнула мысль оставить ее позади, прикомандировать к взводу Карпова. Просто послать с каким-то поручением и уехать, когда будет получен приказ. А уже понятно, что это будет скоро. Но нет, ему санитар нужен. Точнее, не ему, а тем, кто сейчас впереди. В кого сейчас будут стрелять из всего, что стрелять может. Кто будет подрываться на минах, кого заденет краем напалмовой волны, падающей сверху и покрывающей сотни квадратных метров зараз. Кого не краем – того эвакуировать уже не надо, незачем.

Рев артиллерии далеко в тылу, скрип, вой и шелестящий свист над головой, уханье и какие-то утробные стоны земли, лежащей далеко впереди. В небе уже плавало полно дыма, и неожиданно хорошо было различимо, как двигаются слои воздуха.

– Славяне, я не понял? Здесь же пяток километров всего…

Они сообразили как-то сразу. Действительно. Ну ничего себе.

– Эге. Пришла пора, да? Разобраться что к чему, «Бронзового солдата» там им почистить, а?

– Дурная шутка. «Бронзовый солдат» – это нашим погибшим в ту войну. Сейчас новые погибшие будут. И на том же месте. На тех же. От нас зависит, сколько лет памятники им простоят. А захотели бы мы как следует – и тот памятник бы никто не тронул, понял?

– Виноват…

Шутник сплюнул под ноги, посмотрел на наручные часы, затоптался на месте. Плохо ему. И всем плохо. Даже самому Николаю было плохо, хотя сколько раз он так вот ждал.

– Пошли наши.

Это они тоже сначала почувствовали, и только потом увидели. Танки тронулись с места, густо окутываясь сизым дымом выхлопа своих двигателей. Танков было восемь – неполная рота. Из них пара вроде бы Т-80; остальные были более старыми Т-72. На одном из танков поперек сплошь покрывающих лоб и крышу башни коробок системы динамической защиты шел косой закопченный разрыв, и не хватало половины левой надгусеничной полки. Кусок железа был загнут вверх и раскачивался при движении, как антенна. Уже досталось ребятам.

– И еще пошли, – санитар Сидоренко указал в другую сторону. Там между уцелевшими строениями поселка был довольно широкий просвет, вертикально перечеркнутый несколькими стоящими на пепелищах трубами, тянущимися вверх от печей. Там они разглядели еще одну роту. Выкрашенные серым цветом приземистые русские танки шли двумя короткими колоннами, уступом одна по отношению к другой, на хорошей скорости и с большими интервалами.

– Ну вот, Оль. А ты говорила. Сейчас они начнут…

– Две роты мы видим. Значит, наверняка батальон, – подумал Николай вслух. – Но у наших вроде бы Т-80 нет. Значит, это или пополнили так, или это не наши. А это хорошо, потому что это еще один, значит, танковый батальон. Или я неверно разглядел.

Народ посмотрел с уважением, которого Николай не заметил, потому что напряженно размышлял над тем, что их сейчас кинут все же не на Питер, и это очень обидно. Но жизнь вообще обидно неожиданная штука и неожиданно обидная, можно было бы и привыкнуть. Не Питер, так не Питер. Питер, значит, следующий. А если эти ребята его без боя оставят, то еще и лучше. Хотя могут и сжечь перед уходом. Объяснив потом своим соотечественникам, 10 лет назад побывавшим в Петербурге туристам, что сожгли его, конечно же, не они. А кто-то другой. Наверняка сами русские… Интересно, что стало с Эрмитажем? Успели ли эвакуировать или закопать сокровища, как делали в тот раз, когда фашистам так и не удалось взять город? Вряд ли – слишком быстрым было продвижение противника в этот раз. Слишком неожиданным было поражение их бригад в сражении на подступах к городу. Кому это все досталось? Как это отнимать обратно? Или не отнимать, а сжечь на хрен прямо с теми зданиями, в которых русские сокровища теперь выставляются или по крайней мере хранятся? В нью-йоркском «Метрополитене», в парижском Лувре, в Берлинской картинной галерее? Николай нервно засмеялся. Нет, его не спросят. А дай ему в руки спички – он бы эти здания не поджег. Наложила отпечаток профессия. И вся непростая жизнь, со всей кровью на руках, почти ничего не изменила. Не только людей ему жалко, картины тоже. Мама бы порадовалась.