Гнев терпеливого человека

Можно было не стесняться: что это значит, медсестра знала. Недостаток образования она компенсировала продолжительностью стажа работы по специальности и хорошей памятью. Николай иногда с болью в сердце вспоминал других своих медсестер. Первую, с которой работал до падения Кронштадта, звали Мира. Та была хирургическая, из военно-морского госпиталя, и кое-чему могла поучить и его. Вроде бы дагестанка, но он не был уверен: может, и еврейка. Невысокого роста, твердая и спокойная. Мира погибла, когда они уходили через залив, погибла уже в воде. Надувной рафт потерял половину поплавков и половину гребцов в самом начале – Николай навсегда запомнил, как они покидали пылающий город-крепость на перепаханном острове. Разномастные лодки, сколоченные из чего попало плоты, сплошная стена огня позади. Всплески на воде, чмоканье пуль в живое, и то, как люди просто, молча уходят в черную воду. Мира не вскрикнула, не встретилась ни с кем последним взглядом, как обычно делают умирающие. Просто как-то сосредоточила взгляд, отпустила леер и молча ушла в ледяную темноту. Из девяти человек их группы доплыли четверо. Он знал, что в других было и хуже, а многие группы погибли целиком. Их по крайней мере не добил ни один из шарящих в ночи вертолетов. Но перекличка оказалась почти бесполезной – доплывших разбросало по всему побережью, вряд ли многие группы смогли собраться. Потом он посчитал, что в их отряде из Кронштадта исходно было человек шесть, включая его самого; один из них погиб почти сразу, второй месяцем позже. В единственном другом отряде, с которым была налажена устойчивая связь, вроде бы воевали еще двое. Происходившее в последние дни обороны Кронштадта он даже не пытался вычеркнуть из памяти, бесполезно. И бессмысленно. Страх, ужас и боль пережитого остались с ним навсегда. Они, собственно, и заставляли его покидать медсанчасть и идти в бой.

Потом была Неля: она работала с ним в отряде, когда тот действовал в Питере. У этой с квалификацией было гораздо хуже: настоящего медицинского образования у нее не имелось, потому что она была педагог. Но на младших курсах института им давали какие-то навыки, и вообще Неля все схватывала на лету. Когда им пришел конец и остатки разбитого отряда уходили малыми группами, раненых оставляли кого где. Обычным вариантом были пустующие квартиры или даже совершенно опустевшие, покинутые всеми дома; так называемые гнезда. По 1–2 добровольца на группу, минимум продовольствия и боеприпасов, почти ноль медикаментов. Весьма призрачные шансы на выживание. Неля осталась куратором групп раненых в одном из тех самых гнезд. Николай тоже вызвался добровольцем, но ему твердо и безоговорочно отказали в этом праве. Связи в эту сторону не было и не могло быть, и ему оставалось только гадать: жив ли еще хоть кто-то из оставшихся позади.

Впрочем, он видел, что кое-кто остался не просто выживать: остались также несколько сколоченных, притершихся боевых троек и пар. Сохранившие оружие, получившие остатки боеприпасов и очень серьезно настроенные. Наверное, так и надо было делать с самого начала: не разворачивать громоздкую, сложную структуру – полноценный штаб, взвод управления, взвод разведки, взвод связи, хозвзвод, учебный взвод, линейные роты… А ориентироваться на пары и тройки. Работающие в основном по собственной инициативе и находящиеся преимущественно на собственном обеспечении. Со связью через «почтовые ящики».

Но сначала всем казалось, что так и надо, а потом как-то вдруг неожиданно дела пошли хреново. И чудо, что выжили все-таки относительно многие, что уцелел костяк отряда. А теперь, на новом месте, заметно упростившаяся, но принципиально та же структура «воинского подразделения» работала, в общем-то, неплохо. Жила и работала. Уже который месяц.

– Я закончила.

– Спасибо. Я еще посмотрю потом. Сколько физраствора осталось еще?

– Пятнадцать пакетов. И еще два пол-литровых отдельно, в НЗ.

– Отлично. А систем? [8]

– С этим все хорошо. Больше чем нужно на ближайшее время.

Николай закончил набивать последний из магазинов, впихнул его в передне-боковой карман разгрузки и прихлопнул липучку.

– Давай.

Юля подала ему готовую укладку с открытым верхом, и Николай внимательно проверил все, что требуется. В укладку входило очень немногое, это не тактический рюкзак и не «Скорая помощь» на четырех колесах. Все придется тащить на себе. Но одну-две серьезных раны это гарантированно закроет. Патроны весили вдвое больше, но это ему прощали: стрелять доктор действительно умел.

– Берегите себя, товарищ лейтенант.

– Все нормально, Юль. Все у всех будет хорошо.

Тупейшая, бесполезнейшая фраза, которая почему-то действует. Юля отлично знала, что делает с человеческим телом пуля натовского или отечественного калибра, стреловидный поражающий элемент кассетного боеприпаса, бесформенный осколок снаряда автоматической пушки. Но все равно ждала этих слов каждый раз, когда он уходил.

– Пора?

– Еще минуту, пожалуй.