Гневное небо Испании

Вышли из кинотеатра. Вокруг торчали остовы домов, освещенные недалеким пожаром. Со всех сторон слышались крики о помощи, плач, выли сирены пожарных машин, белые параболы водяных струй из брандспойтов летели в огонь. В темное небо с крупными звездами вздымались рыжие клубы дыма и пара, перевитые летящими искрами. Молчаливые суровые люди откапывали раненых и убитых. Взвизгивали сигналы санитарных автомобилей, отвозивших пострадавших.

Сжав кулаки и стиснув зубы, глядели мы на мрачную картину разрушений. А ведь вражеские летчики не могли не знать, что в этой части города нет ни военных, ни промышленных объектов. Значит, мятежники и интервенты преднамеренно сбрасывали бомбы на жилые кварталы, сознательно уничтожали мирное гражданское население.

Мы тоже носили раненых, откапывали пострадавших. Но задерживаться долго нам было нельзя, а работы после налета хватило, наверное, на сутки. В который раз мы становились свидетелями дикости и бесчеловечности фашистов. Сердца наши требовали мщения франкистам и интервентам за кровь и слезы испанского народа.

Молча возвращались к себе домой. Долго еще через окна машины были видны отсветы пожарища над черными в ночи апельсиновыми рощами, а в кабине стоял приторный запах гари, исходивший от нашей одежды.

— Что-то мы загостились в Валенсии, — проговорил как-то неожиданно Николай Иванов. — Пора в бой!

— Да! — поддержали его ребята. — Наверняка республиканцы скоро начнут наступление. Тогда уж мы развернемся.

— И я у вас загостился… — буркнул Иванов.

Мы сделали вид, что не расслышали его слов. «Загостился»…

Трудно было переоценить помощь и поддержку, которую оказал нам Иванов. Инструктор он вдумчивый, умный, взыскательный. Во многих наших успехах в боях с противником — доля его труда, забот, внимания. Немало пота и крови потратили бы мы напрасно, прежде чем разгадали секреты воздушных схваток. У Николая Иванова мы научились вести бой с использованием вертикалей, предельных перегрузок, а также другим тактическим приемам.

Николай как в воду смотрел. Вскоре его отозвали. Он возвращался в свою родную эскадрилью, к товарищам, с которыми начал путь летчика-добровольца. Мы устроили ему теплые проводы. Каждый из пилотов хотел высказаться, пожелать нашему инструктору дальнейших успехов в боевой работе, благодарили за учебу.

Добрых слов, идущих от сердца, было много, но все равно их казалось недостаточно, и мы компенсировали недостаток крепкими объятиями.

— Хватит, ребята! — освобождаясь от очередных медвежьих тисков, твердил Николай. — Будет! Что я — тенор-душка? Перестаньте, ей-богу, обижусь!

На его призывы отвечали еще более крепкими объятиями. Бока ему от избытка чувств намяли основательно.

На память учителю благодарные ученики подарили охотничье ружье.

Ребята искренне полюбили простого, скромного, трудолюбивого парня, смелого воздушного бойца, верного боевого друга, на помощь которого всегда можно было рассчитывать.

Расставшись с Николаем Ивановым, мы не забыли его. Он всегда оставался с нами, будто продолжал летать вместе. Трудно, пожалуй, назвать бой, возвратившись после которого мы не вспоминали бы Николая добрым словом за науку.

На пополнение в эскадрилью прибыли летчики Александр Рязанов и Федор Конев. Они недавно приехали в Испанию. Боевых вылетов не имели. Их инструкторами стали мы. Нам предстояло в короткий срок передать им свой небольшой опыт. Освоили они его довольно быстро. Проявили трудолюбие и упорство. Поблажек никто не хотел, зная, что в настоящем воздушном бою они обойдутся дорого.

В окрестностях Валенсии базировалась в то время не только наша эскадрилья. Республиканская авиация наращивала силы. В свободное время мы встречались с товарищами по оружию, крепили с ними дружбу. Со многими летчиками, прежде чем увидеться на земле, мы участвовали в воздушных боях крыло к крылу. Порой только при личных встречах, вспоминая проведенные схватки с неприятелем, выясняли, что человек, которому ты впервые пожал руку, уже спасал тебя в жаркой схватке, отвлекая противника на себя.

Так познакомился я со Смирновым, командиром эскадрильи, в которой служил Николай Иванов. Как-то вечером Борис Смирнов поинтересовался:

— Много восторженных отзывов я слышал о Николае. Действительно ли он такой мастер летного дела?

Избегая красивых слов, я рассказал о великолепных качествах истребителя Иванова.

— Что ж, рад за него, — улыбнулся Смирнов. — Значит, наши труды не пропали даром. Прислушался он к суровым словам товарищей.

— Новость! — удивился я. — Честно говорю — мы его в пример ставили. Отличный летчик, прекрасный товарищ, волевой, напористый.

— Разве я возражаю? Так оно и есть… теперь.

— А было? — поинтересовался я.

— Что было — то было…

Заинтригованный, я пристал к Борису, желая узнать проступок, вину Николая. Не из любопытства. Я и, конечно, другие командиры понимали, что мы воины-добровольцы, воюем в дружественной нам стране за свободу народа. И одновременно мы — полпреды Страны Советов. По нашему поведению, нашим поступкам судят о нашей Родине.

Выслушав меня, Смирнов спросил с улыбочкой: