— Ты такой мудрый — просто ужас! — усмехнулся я.
— Бывает иногда, — он пожал плечами. — Но быстро проходит, так что не бери в голову!
Ночью я спал как убитый, зато перед самым пробуждением настойчивый шепот напомнил мне о существовании ветра по имени Овётганна. Я проснулся под колокольный набат своего глупого сердца, которое никак не могло решить, от чего ему содрогаться: от ужаса или все-таки от радости… Все утро шепот из сна продолжал звучать в моих ушах, и у меня голова кругом шла от его невнятных, но соблазнительных обещаний…
Хэхэльф переложил нелегкое бремя управления парусником на плечи своей команды и возился со щенками чару.
— Они меня не очень-то слушаются, Ронхул! — пожаловался он. — То и дело норовят за палец тяпнуть! Как ты с ними управляешься?
— Да никак. Просто говорю, что они хорошие собачки…
— Пробовал, — мрачно отозвался Хэхэльф. — Не помогает.
— Наверное, тебе не хватает искренности, — предположил я. — Ты же с детства знаешь, что они кусаются… А чего ты, собственно, мучаешься? Просто намажь им носы кумафэгой.
— Придется, — вздохнул он, пытаясь удержать на руках расшалившуюся парочку. — Я думал, может, у тебя есть какой-то секрет — чего добро зря переводить…
Я взял у него щенков и укоризненно сказал им:
— Такой хороший дядя этот Хэхэльф из Инильбы, а вы его кусаете! И не стыдно?
Щенки притихли и внимательно смотрели на меня блестящими черными глазками.
— Больше не кусайтесь. Он ваш новый хозяин, — строго прибавил я и отдал щенков Хэхэльфу.
— Подействовало! — восхитился он. — Смотри-ка, Ронхул, они и правда присмирели!
— Будем надеяться, что это надолго, — зевнул я. — Возись с ними побольше, гладь, корми — глядишь, привыкнут.
— Ладно… Вообще-то бунаба воспитывают своих чару в строгости, — заметил он, осторожно поглаживая загривки своих питомцев.
— Правильно делают, наверное, — согласился я. — Только я так не умею. Строгость — не мой стиль, к сожалению. Если уж любишь — какие могут быть строгости! А если не любишь, и возиться не стоит…
— А ты любишь этих щенков? — удивился он. — Чего же тогда мне подарил?
— Любить — не значит навсегда оставлять при себе, — улыбнулся я. — И потом, я их люблю только пока вижу. А когда не вижу — забываю. Речь не только об этих маленьких чару, конечно…
— Здорово! — почему-то восхитился Хэхэльф. — Так и надо.
— Мои близкие всегда хором твердили, что это — мой самый большой недостаток, — усмехнулся я. — Они называли меня бездушным, поскольку я мог наговорить им кучу замечательных вещей, аргументированно объяснить, что жить без них не могу, а потом уйти и пропасть на несколько месяцев, лет или вообще навсегда — просто потому, что меня закружила какая-нибудь другая жизнь… Наверное, они не так уж ошибались. Недавно я был готов целыми днями выть от смертной тоски по тем, кто остался дома, а теперь сижу здесь рядом с тобой и сожалею только об одном: что времени, отпущенного мне, не хватит на то, чтобы исколесить весь этот удивительный Мир под парусом твоего «Чинки». Но я заранее знаю, что стоит мне оказаться дома, среди друзей, которых я уже почти забыл, я тут же выкину из головы все нераскрытые тайны Хоманы, и свежесть здешних ветров, и нежность зеленых волн, и белые стены моего дома на окраине Сбо, где мне так и не довелось пожить… Даже тебя и твой замечательный парусник, дружище!
— Тем лучше, — пожал плечами Хэхэльф. — Мне твой подход нравится: я и сам такой! Что бы ни случилось с тобой, но как только ты исчезнешь отсюда, ты займешь свое место в копилке моих историй, которые так приятно рассказывать приятелям за кружкой хорошего пива. Можно тосковать по ушедшим друзьям, но кто станет печалиться по герою истории? А мои ушедшие друзья становятся героями историй, как только за ними закрывается дверь…
— Мне так и показалось с самого начала, — улыбнулся я. — Ты же путешественник, Хэхэльф из Инильбы! А настоящие путешественники получаются только из «бездушных» типов вроде нас с тобой… Кстати, о путешествиях: ты обещал рассказать мне о своих делах в Земле Нао. Не передумал?
— Можно и рассказать, — зевнул он, усаживаясь поудобнее и вытягивая ноги. Один из щенков чару задремал, пригревшись на груди у нового хозяина, а второй вцепился в его сапог и теперь с азартом терзал несчастную обувь.
— Это девчонка, — заметил я. — Такая сердитая! А мальчик с тобой уже подружился.
— Я же говорил тебе, что бунабские женщины страшны в гневе! — усмехнулся Хэхэльф.
Мы немного помолчали: Хэхэльф думал, с чего начать свою историю, а я великодушно дал ему собраться с мыслями.
— Ты, наверное, уже заметил, что мои друзья бунаба на дух не переваривают все население Земли Нао поголовно, — наконец начал он.
— Их можно понять, — поддакнул я.