Гнезда русской культуры (кружок и семья)

Ибрагимов похвалил Григорию Ивановичу классное сочинение Аксакова, написанное на тему «О красотах весны», и сказал, что мальчик должен побольше писать сочинений. Карташевский с этим не согласился. Он возражал не только против слишком частых письменных упражнений, ибо мальчик, подражая другим, поневоле употребляет заимствованные фразы и обороты, но и против чтения книг, которые могут испортить вкус. Читать нужно лишь авторов, «пишущих стройно и правильно». «Ты думаешь, я всего Державина даю ему читать? – говорил Карташевский. – Напротив, он знает стихотворений двадцать, не больше, а Дмитриева знает всего. Я думаю, ты у меня его портишь. Вероятно, „Бедная Лиза”, „Наталья, боярская дочь” и драматический отрывок „Софья” не выходят у тебя в классе из рук?» Григорий Иванович, как видно, особенно ополчался на Карамзина, хотя для поэта Дмитриева, сподвижника Карамзина, другого видного представителя сентиментализма, делал исключение.

«Достойно внимания, – вспоминал Аксаков, – что он не читал со мною Карамзина, кроме некоторых писем „Русского путешественника”, и не позволял мне иметь в моей библиотеке „Моих безделок”». Когда Сережа, знакомый с этой книгой еще с детских лет, попробовал возразить, Григорий Иванович сказал, что Карамзин не поэт и что лучше «эти пьесы совсем позабыть». Словом, в отношении к новейшей русской литературе проявился определенный консерватизм Сережиного наставника.

И тут надо сказать о другом человеке, имевшем не меньшее, если не большее влияние на литературное развитие Аксакова-гимназиста, – об уже упоминавшемся учителе российской словесности Николае Мисаиловиче Ибрагимове. Выпускник Московского университета, он обладал обширными знаниями, был, по словам Аксакова, «очень остроумен и вообще человек даровитый».

Гимназистам хорошо запомнилась внешность Николая Мисаиловича, выдававшая его татарское или башкирское происхождение: большая голова, маленькие и очень проницательные глазки, широкие скулы и огромный рот. Когда Ибрагимов улыбался, этот рот растягивался до ушей.

Для образования вкуса учеников «Ибрагимов выбирал лучшие места из Карамзина, Дмитриева, Ломоносова и Хераскова, заставлял читать вслух и объяснял их литературное достоинство». Обратим внимание: и «из Карамзина». Предубеждение Карташевского против Карамзина Николаю Мисаиловичу было чуждо.

Современность литературного вкуса Ибрагимова подтверждают и воспоминания другого ученика Казанской гимназии, будущего поэта Владимира Панаева: «Учитель высшего класса словесности был в мое время… Ибрагимов. Он имел необыкновенную способность заставить полюбить себя и свои лекции, сам писал, особливо стихами, прекрасно и, обладая тонким вкусом, так умел показывать нам погрешности в наших сочинениях, что смышленый ученик не делал уже в другой раз ошибки, им замеченной, а иногда слегка и осмеянной. Я был чуть ли не лучшим учеником в его классе, и после сделался его другом».

Видимо, направление творчества В. Панаева, автора чувствительных идиллий, определилось не без воздействия его гимназического учителя. И тема сочинения, заданного Ибрагимовым Аксакову, – «О красотах природы» – хорошо вписывалась в формировавшееся сентиментальное умонастроение. С высот гражданственности, зачастую холодной и абстрактной, сентиментализм уводил читателей в дольный мир частного бытия и смиренной природы с ее одухотворенными «красотами».

Отношение молодого Аксакова к новому течению было много сдержаннее, его симпатии к классицизму очевиднее, однако и ему пришлась по душе раскованность Ибрагимова. Поэтому при всей любви и благодарности к Карташевскому не его, а именно Ибрагимова упоминал впоследствии Аксаков как наставника в художественном развитии: «Этот человек имел большое значение в моем литературном направлении, и память его драгоценна для меня. Он первый ободрил меня и, так сказать, толкнул на настоящую дорогу».

Кстати, в воспоминаниях Владимира Панаева о Казанской гимназии мы находим строки и об Аксакове: «Еще в нижнем классе, сидя подле С. Т. Аксакова, я посвятил ему первые мои стихи „Зима”; он был старее меня и года на три прежде поступил в гимназию, но, часто и надолго увозимый матерью в деревню, подвигался не быстро». Значит, встреча мальчиков произошла уже после вторичного поступления Аксакова в гимназию. Через Владимира Сережа познакомился с его братьями – Николаем, Иваном, Александром и малолетним Петей.

Панаевы, проживавшие в Казани, были литературным семейством; все братья, кроме старшего, Николая, занимались сочинительством. Иван писал стихи, «заразив склонностью к стихомаранью» Владимира. Александр хорошо рисовал и писал прозою, в которой подражал Карамзину, «стараясь уловить гладкость и цветистость языка, созданного Карамзиным».