Гнезда русской культуры (кружок и семья)

В недавно изданной обстоятельной биографии Станкевича[2] одна из глав начинается такой формулой-определением: «Штаб кружка на Большой Дмитровке». Продолжая в том же стиле, можно было бы сказать, что Станкевич – начальник штаба, Алексей Беер или Неверов – первые заместители начальника штаба и т. д. Соразмерен ли такой несколько военизированный колорит с истинной природой кружка Станкевича?

В памяти современников еще были кружки – или, лучше сказать, организации – декабристов, они строились на конспиративной или полуконспиративной основе. Все, что обсуждали или решали на заседаниях, держалось в секрете. В организацию допускались только посвященные, те люди, которым доверяли и которых считали своими. Имел значение и сам момент вступления в организацию, носивший часто, несмотря на конспиративность, торжественный характер. Подчеркивалось значение того факта, что с определенного дня человек становится членом объединения, принимает на себя общие обязанности и заботы, риск общей опасности. Все это, конечно, вытекало из назначения декабристских организаций, которые ставили перед собою революционные цели.

Кружок Станкевича не являлся политической организацией, тем более революционной. Конспиративность ему была не нужна. Заседания кружка проходили открыто: пожалуйста, приходи каждый, кто хочет. Да и понятие «заседание» не совсем подходило к кружку, ведь оно предполагает чей-то организаторский почин, чью-то направляющую руку. Скорее это были дружеские собрания, ничьей волей не регламентированные.

Вступление в кружок также никак не обозначалось и не фиксировалось. Кто приходил чаще других, встречался с друзьями более или менее регулярно, тот и член кружка. Конечно, происходил и отсев, но происходил стихийно. Оставался тот, кому было интересно и кто, со своей стороны, представлял интерес для других. Изо дня в день, из месяца в месяц протекал, так сказать, естественный отбор – на основе моральных и интеллектуальных качеств.

Еще одна особенность кружка – минимум ритуала.

Определенный распорядок, ритуал почти всегда вырабатывался в кружках, даже если они и не носили политического или революционного характера. Немного раньше чем за полтора десятилетия до кружка Станкевича в Петербурге существовали два знаменитых литературных объединения – «Беседа любителей русского слова» и «Арзамас». В «Беседу» входили Державин, Крылов, Гнедич и другие писатели, в «Арзамас» – Жуковский, молодой Пушкин и т. д.

Заседания «Беседы» устраивались в роскошном зале дома Державина на Фонтанке и проходили чинно и торжественно. Согласно воспоминаниям современника, «…члены вокруг столов занимали середину, там же расставлены были кресла почетнейших гостей, а вдоль стен в три уступа хорошо устроены были седалища для прочих посетителей, по билетам впускаемых. Чтобы придать сим собраниям более блеску, прекрасный пол являлся в бальных нарядах, штатс-дамы в портретах, вельможи и генералы были в лентах и звездах и все вообще в мундирах». Тут все детали говорящие, так, «портреты» – это были маленькие портреты царствующих особ – являли собою высшую степень преданности престолу.

Наподобие Государственного совета, составленного из четырех департаментов, «Беседа» разделялась на четыре разряда, и в каждом разряде был свой председатель и свой попечитель. Потом было еще по нескольку членов и по нескольку членов-сотрудников, которые составляли как бы канцелярию «Беседы».

Так выглядели собрания «Беседы». Все размерено, продумано и определено до деталей. Литературное общество напоминало, как выражается тот же мемуарист, «казенное место»; соблюдались иерархия и ритуал.

Был свой распорядок, свой ритуал и у «Арзамаса» – пронизанный насмешкой, иронический, пародирующий чинную парадность членов «Беседы».

Ничего похожего на распорядок – серьезный или пародийный – не наблюдалось в кружке Станкевича. Никто не устанавливал никаких правил, все определялось стихийно. Никакой форменности или формальности. Царил дух нескованности и свободы, как на дружеской пирушке.

Впрочем, и сравнение с пирушкой допустимо с известной условностью, и вот почему.

Во многих кружках начала позапрошлого века – студенческих, гусарских, литературных – господствовала веселая атмосфера разгульного пиршества. Литературные споры перемежались с обильными возлияниями. Друзья Аполлона были в то же время друзьями Вакха. Рыцари свободы выступали и как рыцари вина:

Здорово, рыцари лихие
Любви, свободы и вина!
Для нас, союзники младые.
Надежды лампа зажжена, —

обращался Пушкин к своим друзьям по обществу «Зеленая лампа».

Совсем иной дух отличал кружок Станкевича. «Кружок этот, – вспоминал один из его участников, Константин Аксаков, – был трезвый и по образу жизни, не любил ни вина, ни пирушек, которые если случались, то очень редко…»

Зато вволю, храня верность московским обычаям, распивали чаи. «На вечерах у Станкевича выпивалось страшное количество чаю и съедалось страшное количество хлеба», – говорит тот же мемуарист.