Гнездо аиста

Клим никогда не устраивал для детей, попадавших в приемник-распределитель, таких сеансов тотальной откровенности, которые так любят западные психиатры. Во-первых, потому что они требуют достаточно длительного привыкания участников друг к другу, а здесь никто подолгу не задерживался. А во-вторых, и это было главным, как Клим ни убеждал себя, что это правильный метод, он не мог представить, что ребенку может пойти на пользу, если он выложит всю подноготную о себе другим подросткам, которые, как правило, не добры друг к другу и не стремятся посочувствовать.

Но некоторые приемы групповой терапии он все же использовал, правда, преобразовав их в стихийные диспуты. Ему нравилось пролистывать молодежные журналы и выбирать необычные или, наоборот, типичные истории, которые ребята рассказывали в своих письмах, а потом предлагать их для обсуждения своим пациентам. Действительно больные среди них попадались редко. Это были просто недолюбленные и недокормленные дети, которые творили глупости, не зная, куда себя приложить.

Вспоминал собственные болезненные поиски истины, которая по определению рождается в спорах, Клим как раз к их помощи и прибегал. Он твердо решил, что для начала ребятам нелишне будет разобраться, что такое хорошо, а что такое плохо, ведь тех самых отцов, к которым положено ходить за ответами, почти ни у кого из них не было.

«Кому же они достаются – эти отцы? – порой думал Клим с раздражением. – Ведь где-то же они существуют!»

Несколько раз случалось, что недолгий контакт с каким-нибудь ребенком неожиданно для обоих пускал корни настолько крепкие, что отрывались они друг от друга с болью. Когда появлялся кто-то из непутевых родителей или же представитель детского дома, куда направили ребенка, Клим обязательно выходил попрощаться и говорил какие-то обнадеживающие, бодрые слова, но каждый раз видел по детским глазам, что от него ждут вовсе не этого.

«Но что же делать?! – с отчаянием спрашивал он себя, прячась в кабинете. – Я ведь не могу оставлять их здесь!»

Однажды ему пришло в голову, как было бы здорово создать семейный детский дом и подарить хотя бы нескольким изголодавшимся по ласке детям то тепло, что копилось в нем много лет и по-настоящему так и не было востребовано. Но Клим тут же вспомнил, что такая рискованная затея предполагает по крайней мере наличие здоровой семьи и организаторских способностей. Он с трудом организовывал быт даже для них с женой, а коммерческой жилки не имел и в зачаточном состоянии. О семье же и говорить не приходилось…

Но вот для того, чем Клим занимался сейчас, ничего этого и не требовалось. На этот раз он предложил тему для обсуждения, которая, казалось, не могла задеть ребят за живое – письмо мальчика, страдающего гидроцефальным синдромом сильной степени. Такие больные, как правило, оказываются пленниками замкнутого пространства своих квартир, потому что приступы разрывающей голову боли могут настичь их в любое время. Тогда помочь может только «Скорая», и нужно держаться поближе к телефону, чтобы успеть позвонить, пока сознание еще не помутилось. Клим знал: в их городе таких детей оперируют в раннем детстве, но для юноши, написавшего в редакцию, момент уже был упущен, и помочь ему было нечем. Но Клим надеялся с его помощью что-то сделать хотя бы для других детей. Правда, что именно – он и сам поначалу представлял довольно смутно.

Однако, едва он собрал ребят в своем маленьком кабинете и завел разговор, все довольно быстро прояснилось. Тема одиночества задевала здоровых детей не менее сильно, чем того больного мальчишку. Хотя сперва, как водится, каждый старался отмолчаться, и Клим, уставший от тяжелой похмельной ночи, оставил попытки расшевелить их и заговорил сам. Он обратился к старшему в группе, бритому, недобро ухмыляющемуся парню, велевшему называть себя Вороном. Клим подозревал, что это прозвище он присвоил буквально на пути сюда, ведь одноименная песенка звучала сейчас на каждом шагу. Но этого он не стал выяснять, полагая, что каждый человек вправе быть недовольным своим настоящим именем.

– Вот ты, Ворон, говоришь, что этот парень – хлюпик, раз жалуется в журнал. Кстати, заметь, своего имени он не называет. И города тоже… Значит, реальной помощи он не просит и не ждет. И не просит, чтобы его пожалели. На мой-то взгляд, он куда храбрее вас всех.

Как он и рассчитывал, улей возмущенно загудел, задетый за живое. Они проснулись и заорали что-то – каждый свое, – а Клим не прерывал их и не пытался установить порядок, отлично зная, что бурные вспышки не бывают длительными. Когда шум стих настолько, что стало возможным перекрыть его, Клим заговорил снова:

– У каждого из вас возникли в жизни трудности. У этого парня тоже. Правда, его проблемы с ним уже пятнадцать лет, но дело не в этом. Я не говорю, что ваши были менее болезненными. А у некоторых и более, чего уж скрывать, сами представляете.