Гнездо аиста

Павел медленно зарядил ружье, испытывая возникшее в нем вдруг странное ощущение пустоты и тишины. Оно становилось все сильнее, навязчивей. Но постепенно его слух стал улавливать какой-то отдаленный топот, очень отдаленный, но упорно приближающийся. Павел понял, что праздничный гомон и шум на площади в самом деле стихают — слышны были только оркестрион да скрип карусели. А тот странный, приглушенный звук перекрывал уже скрип карусели и походил на приближающуюся стрельбу. И вот он уже раздался на площади.

— Что это значит? — держа ружье, спросил Павел Канадца.

— Да ведь это Петр Шугай. Ты его, наверное, позабыл?

Старик Шугай медленно шел по площади. На войне он потерял ногу и с тех пор с гордым видом ковылял на деревянном протезе. В старом рваном полушубке Шугай шествовал с таким достоинством, что люди расступались перед ним. Через равные промежутки времени он ударял в барабан, висевший на ремне у живота.

— Что это значит? — крикнул кто-то, словно повторяя вопрос Павла. — Почему он бьет в барабан?

— Видать, Штенкову корову приняли в кооператив! Вот он и сообщает, что у них на одного члена стало больше! — сказал Бошняк и загоготал. Он уже порядком нализался.

Но площадь встревожилась, притихла.

Шугай уже шагал между рядами палаток и лотков, где были разложены пряники, марципановые сердца, украшенные зеркальцами и картинками с изображениями святых, дудочки, пакетики со «счастьем», дешевые перстеньки.

Павел с удивлением глядел на его иссохшее, потемневшее от старости, словно бы закопченное лицо. Гулкий грохот барабана вдруг умолк, умолк и оркестрион. Стало тихо, настолько тихо, что можно было расслышать журчание ручья.

Шугай что-то пронзительно выкрикивал — и Павел, глядя на его шевелящиеся губы, почувствовал, как у него самого перехватывает горло.

— Что такое? Что он говорит? — спросил он Канадца.

— Он объявляет, что завтра состоится суд над Зитрицким и что Эмиля Матуха, Бошняка и Резеша вызывают к прокурору. — Канадец ухмыльнулся. — Да, Петричко понимает толк в таких делах — не зря велел он огласить под барабан оба эти объявления разом. И верно сделал. Не можем же мы, черт подери, без конца терпеть их выходки!

— Какие выходки?

— Пасут свой скот на наших лугах, нарушают закон, и вообще… Ты слышал Бошняка, его разговорчики? Понял, что это за люди? Но и с нами шутки плохи. Когда Шугай начинает бухать в свой барабан — это для них похлеще градобития. Петричко соображает! — Канадец многозначительно постучал пальцем себе по лбу. — Башковитый человек — и на своем месте. Здорово подсластил им Петричко праздничный пирог. Черт возьми, что-то мне снова захотелось выпить.

Павел оглянулся и увидел на лице Анны тревогу и растерянность, а Дюри, плотно сжав губы, устремил взгляд куда-то вдаль. Неподалеку под каруселью стоял Резеш, мрачный и усталый.

Снова раздался барабанный бой.

6

Ранним утром Павел и Иван Матух приехали в Горовцы. Площадь уже была полна народу. В основном это были мужики. Одни выходили из рейсовых автобусов, другие — те, что из отдаленных сел, — приезжали на грузовиках. Некоторые добирались сюда пешком. Они толпились у пивнушек и закусочных. Перед магазинами стояли повозки и обшарпанные брички; запряженные в них лошади, мирно похрустывая, жевали сено.

— Чего ты так бежишь? — спросил Ивана Павел. — Еще есть время.

— Время есть, верно, но лучше поскорее добраться до места, — глядя прямо перед собой, сказал Иван.

Павел понимал, почему Иван так торопится, — его волнение и беспокойство были слишком очевидны. И не он один так волновался. Тревога ощущалась повсюду, она, казалось, овладела всем городком. Вот и Иван сейчас так рвался вперед, что никакая узда не могла бы его удержать. Словно бы он, измученный долгим ожиданием, только теперь снова начал жить.

До службы в армии Иван работал в Горовцах и ежедневно ездил туда на велосипеде. Года четыре назад он привез оттуда Эву. Выглядел Иван очень молодо, был по-юношески стройным и крепким. Теперь он возглавлял в Трнавке кооператив, а Петричко — местный национальный комитет. Конечно, роль и значение Петричко во всем том, что произошло в Трнавке, были куда больше. Неизмеримо больше — Петричко был всему голова.

У банка они свернули на боковую улицу. Каждый вторник и пятницу здесь — можно сказать, испокон веку — шла бойкая торговля. Еще до недавнего времени с середины мая тут, бывало, не протолкнешься. Вдоль утоптанных глинобитных тротуаров по обеим сторонам улицы выстраивались ряды лукошек с яйцами, маслом, овечьим сыром, корзины с домашней птицей; в плетеных клетках топтались откормленные кролики, на лотках лежали груды зеленого лука и редиски; стояли бочонки с повидлом, капустой, мешки фасоли. Охрипшие бабы горланили на все лады, стараясь перекричать друг друга: «Купите сметану!», «Дешевая домашняя колбаса!»

Теперь всего лишь несколько женщин стояли возле своих корзинок и горшочков, предлагая кучки грибов и коренья; редко у кого лежало несколько яиц, прикрытых платком.