— Почему же? — возразил Петричко. — Помню, хорошо помню, что, когда началась революция, ты отказался идти ремонтировать железную дорогу. А ее нужно было срочно привести в порядок, чтобы обеспечить снабжение Красной Армии, чтобы скорее закончилась война. Вот как было дело, Резеш. А когда другие добровольно вступали в армию, ты напустил на меня этого прохвоста Хабу, рассчитывая, что он поможет тебе дезертировать.
— Да, память у тебя хорошая. Только, как всегда, ты не все замечаешь, — сказал Резеш и улыбнулся. — Ты упустил, что в армию меня по призыву не взяли потому, что Адам Демко случайно поранил меня на лугу. Такую мелочь тебе, конечно, трудно было упомнить. А через несколько дней после этого ты меня погнал на работу… Не интересовало тебя и то, как худо пришлось нам, когда умер отец, а мать тяжело болела и не вставала с постели. Мне пришлось тогда сразу после похорон жениться на Марче, чтобы хозяйство окончательно не развалилось…
Резеш вспомнил ту пору своей жизни и те беды, что на него свалились, когда в самом конце войны они похоронили отца. А когда приблизился фронт и Петричко погнал его ремонтировать дорогу, мать сказала: «Сбегай-ка, сынок, к Хабе. Наверное, он поможет».
Хаба на последнем году войны стал в Трнавке старостой и никак не мог смириться с тем, что Петричко, который партизанил в горах, стал заправлять всем в деревне и того гляди вовсе выбьет его из седла. И когда Резеш вместе с Хабой пришел в бывшую контору управляющего, где теперь находился национальный комитет, Хаба спросил Петричко:
— Хотел бы я знать, с кем ты посоветовался, прежде чем гнать из деревни людей на какие-то работы?
Петричко пристально поглядел на него и сказал:
— Не с вами, Хаба. С вами я никогда советоваться не стану. А кого, собственно, вы представляете?
— Демократическую партию.
— По вас видно, что это за партия.
И, отвернувшись от Хабы, Петричко обратился к Резешу:
— Надо срочно отремонтировать железнодорожное полотно. Собирай свои манатки и чеши побыстрей на станцию, не то я отправлю тебя с милицией. До весны дважды успеешь обернуться. На твоем месте, Резеш, я бы наотрез отказался иметь с ним что-либо общее, — указав пальцем на Хабу, сказал Петричко.
И Резешу пришлось идти.
Спали они в разбитом вагоне, кутаясь в тряпье и прижимаясь друг к другу, чтобы не окоченеть. Говорили о женщинах, лошадях, коровах; ворчали и охали из-за каждой мелочи, которую при других обстоятельствах и не заметили бы даже. Работа не спорилась — их было мало, а земля сильно промерзла. К тому же ходили самые разные слухи. Однажды к ним в вагон забрался какой-то мужик и напустился на них:
— Вам что, дома делать нечего? Чем скорее отремонтируете пути, тем скорее русские начнут все вывозить. Они не зря сами взялись восстанавливать мост.
— А ты не знаешь, что русские собираются вывозить? — спросил его Канадец.
И потом они уже не столько работали, сколько стояли на железнодорожных путях и, развесив уши, слушали разговоры, которые оправдывали их желание вернуться домой. А затем стали исчезать поодиночке.
Но Резеш остался. Сумел себя превозмочь и вернулся, только когда их участок дороги был готов. По сей день помнил он, как радовался тому, что наконец засучив рукава возьмется за дело, которое ему по душе. А кругом уже благоухала пробудившаяся земля.
Но лишь только он вернулся в деревню, его сразу же призвали в армию.
И снова еще долго Резеш тешил себя надеждой, что наступит все же день, когда он вместе с Марчей выедет в поле. Зажмурив глаза, он представлял себе, как вбирает в легкие запах влажной земли, разворошенной плугом. А Марча тем временем обрабатывала их поле одна. Маялась со скотиной, сама пахала на лошадях, сама орудовала косой. Писала ему, что хлеба удались — взошли густые, сильные.
Когда же он наконец вернулся летом домой, земля была совершенно иссушена солнцем. Стояли они с Марчей на меже в густой пыли, а у их колен желтели сухие невыколосившиеся стебли — чистая солома.
Людям не хватало сахара и муки; гвоздя в лавке невозможно было достать даже за паленку. Петричко, Демко и Канадец ходили по домам, проверяли закрома, чуть ли не пересчитывали последние зерна в ларях.
Хозяйствовать по-настоящему начали они с Марчей уже после. Пришло наконец и для них долгожданное доброе времечко, память о котором он хранил по сей день. Это была первая весна, которую они встретили вместе. Они прореживали их старый виноградник на Каменной Горке. Стоял теплый безоблачный день. Эти лозы он еще мальчиком помогал высаживать отцу. Теперь он сам учил Марчу делать обрезку. Никогда не казался им таким вкусным домашний овечий сыр, который они в те дни ели во время работы, запивая вином. Вечером, разостлав в междурядье мешки, они ложились на них и накрывались старым пальто. Слушали птичьи голоса; следили из своего укрытия, как выходят из леса зверюшки. Заметили даже дикую кошку, кравшуюся к деревне. Ту самую дикую кошку, которую позднее, когда виноградник уже зацвел, он поймал в капкан.