— Слышишь? — спросил он, задыхаясь.
— Слышу. Не глухой.
Со стороны хлева доносился рев толпы, мычание перепуганного скота.
— Коли в солому! — донесся до них крик Штенко.
— Слышишь? — снова спросил Канадец.
Павел, положив ему на плечо руку, спросил не без ехидства:
— А там тебе быть сейчас не хотелось бы? Может, мы бы им всыпали, а?
— Ну и балда же ты! — сплюнул Канадец. — Может, тебя зло берет, что мы выбрались оттуда?
Павел промолчал, внимательно огляделся по сторонам. Они поползли вдоль длинной изгороди графского сада, потом побежали обратно по направлению к деревне. В конце концов они продрались через кусты и вышли на дорогу, ведущую к национальному комитету.
— Коровы!.. — крикнул Канадец, как только он, пыхтя, поднялся по лестнице в национальный комитет. — Эти сволочи нас там…
Иван приложил к губам палец и жестом пригласил их к столу.
Петричко сидел, прислонившись к стене, и прижимал к уху трубку.
— С кем он говорит? — тихо спросил Канадец.
— С Горовцами, — шепнул Иван, — с районным комитетом партии.
— Так устрой это, пожалуйста, Эвжен, — сказал Петричко в трубку. — А еще для верности дай мне Бриндзака… Что? Нет, я не положу трубку. Хорошо, я подожду.
Павел едва расслышал эти слова — так стучало у него в висках.
Чтобы успокоиться, Павел закурил сигарету и вдруг почувствовал, что локоть его стиснули пальцы Ивана.
— Ты видишь их? Посмотри!
Иван осторожно высунулся из окна. Над площадью поднималось облако пыли. Из бывшего графского хлева, из хлевов Хабы и Зитрицкого выбегал скот. Трнавчане словно опьянели — лица у всех горели, голоса звучали грубо и визгливо. Животные, мужчины, женщины, дети метались по площади, во дворах, огороженных заборами.
Олеяр с женой гнали через мостик двух коров. Прямо под окном прошли, ведя скотину, Резеш и Марча. Пишта Гунар шел рядом со своей коровой, подталкивая ее и чуть не приплясывая. Штенко, размахивая увесистой дубиной и злорадно ухмыляясь, поглядел на окна национального комитета.
— Этот сукин сын ведет корову Гудака, — прохрипел за спиной Павла Канадец. — Он забрал ее вместо своей, что сдохла. Это была лучшая из кооперативных дойных коров.
Потом Павел увидел Шугая. Тот стоял под низкими ветвями одного из орехов на берегу ручья, озаренного солнцем, и смотрел в сторону национального комитета, растерянно топчась на месте.
Разве Павел мог представить год назад, что увидит из окна национального комитета такую картину. Вот она, охотничья засада! Он посмотрел на Канадца.
Канадец живет еще вчерашним днем, подумал Павел. Он не может оторваться от прошлого. И остальные тоже. Петричко, отец, Бриндзак. А как Сойка? У него от этих перемен наверняка голова пошла кругом. Эх…
Из хлева Хабы выбежало еще несколько коров, вот они показались из-за чисто побеленного и ярко освещенного солнцем церковного фасада.
— Видишь, откуда выходят коровки? Похоже, идут с обедни. Теперь и нам не мешало бы причаститься. Слушай, Иван. Ты не хочешь исповедаться? — спросил Канадец. — Может, послать за священником?
— В Трнавке теперь Хаба священник, — сказал Иван. — Снова его вынесло на поверхность.
Хаба стоял посредине площади и что-то говорил, размахивая руками. Рядом с ним стояли Бошняк, Микулаш Тирпак и несколько женщин. Возле ворот Эмиля Матуха столпилось с десяток мужиков.
— Дерьмо и всякий мусор всегда выносит на поверхность, — сказал Канадец.
— И кого там только нет, кто только не всплыл вместе с ними, — заметил Павел.
— Вот я и смотрю. А тебе не кажется, что именно этого и следовало ожидать?
— Ничего мне не кажется.
Павел продолжал смотреть в окно.
Хаба вытер вспотевший лоб и решительным шагом направился через площадь к другой группе людей.
— А мне вот кажется, что мы зря бездействуем, — сказал Канадец. — Интересно, для чего у нас существуют органы безопасности? Для чего милиция и армия?
— Наверное, для того, чтобы снести головы тем, кто кричит внизу на площади, — ухмыльнулся Павел.
— Нет, тем, кто их подбил на это, — возразил Канадец. — Когда мы устраивали демонстрации против правительства, жандармы нас разгоняли и сажали. Если бы мы тогда позволили себе то, что они теперь, нас бы давно перестреляли. Не понимаю, трусим мы, что ли? — И, обращаясь к Ивану, спросил: — А это не ловушка? Чтобы они головы повысовывали, а мы по ним стукнули? Такое я бы еще понял.
— Нет, этого не будет, — сказал Иван спокойно. — Такую политику мы проводить не станем.
— Жаль. Это было бы то, что надо, — сказал Канадец. — Всегда они нас травили, как псы зайцев.
Народу тем временем на площади все прибывало. Одни уже отвели коров в хлева и снова вернулись, другие все еще стояли тут вместе со своей скотиной. Дорога к национальному комитету оказалась закупоренной, как горлышко бутылки, и шум все нарастал.
— Господи, помоги нам! — раздался чей-то крик. — У них, похоже, есть оружие, раз они засели там.
На лестнице послышались шаги; из толпы, теснившейся внизу, неслись выкрики:
— Не лезь туда! Подожди! У них оружие!
— Эй, вы, трусы, вылезайте-ка!
— Что происходит? — спросил Петричко, не отходя от телефона.
— Они идут сюда, — сказал Канадец.