Николас… подумала она, охваченная тоской. Год теперь казался ей вечностью. Будет ли и у меня когда-нибудь «следующий месяц»? Ей хотелось рассказать все Табите, просто хотя бы ради удовольствия повторить его имя. Но она знала, что не имеет права этого делать. Кольцо было надето на цепочку и надежно спрятано под ночной рубашкой с высоким воротничком.
— У меня есть два шелковых платья, — быстро сказала она. — Бери какое захочешь, Тибби, а я подгоню его для тебя.
— О Ренни, спасибо! — воскликнула сестра, покоренная этим благородным жестом. — Это так мило с твоей стороны… Ты всегда обращалась с иголкой лучше меня, — добавила она, решив в ответ тоже проявить великодушие. Ее неприязнь к Миранде прошла, когда она обнаружила, что сестра вовсе не намерена задаваться. И что уехав из прекрасного и изящного Драгонвика, Миранда вовсе не желает рассыпаться в восторгах по этому поводу. Вместо этого она терпеливо выслушивала излияния Тибби о добродетелях своего Оба и трехкомнатном коттедже, выстроенном на ферме Браунов специально для молодых.
— Гостиная, кухня и спальня, а гостиная
— Потрясающе, — согласилась Миранда.
Она постаралась представить в трехкомнатном коттедже себя с Николасом, но это оказалось невозможным. Образ Николаса нерасторжимо был связан с мрачной королевской атмосферой Драгонвика, с его великолепием и невидимыми слугами.
Она положила руку на воротничок ночной рубашки и нащупала кольцо. Карбункуловое сердечко нагрелось от тепла ее тела. Она просунула палец в золотое кольцо.
Еще долго после того, как уснула Табита, Миранда лежала совершенно недвижно, уставившись в низкий потолок. Она не издала ни звука, но слезы медленно катились по ее щекам, падая прямо на матрац, набитый кукурузной шелухой.
Глава одиннадцатая
Венчание Табиты и Обадии состоялось в субботу тридцать первого мая в молитвенном доме Второй конгрегационной церкви на холме. В церкви присутствовали лучшие семьи Гринвича — Миды, Рейнольдсы, Деки, Клоузесы и Хастеды.
А Тибби неплохо выглядит, с гордостью думала Миранда, грациозно следуя за отцом и сестрой по проходу. Табита была одета в платье Миранды из серого муарового шелка, украшенного рюшами. Разница в росте позволила Миранде подрезать достаточно много материи внизу, чтобы наставить ее в талии, потому что для Табиты она оказалась слишком тесна. Миранда так же отдала свои зеленые страусовые перья для шляпки сестры. Белое свадебное платье для жены фермера было бы немыслимой роскошью, и без щедрости Миранды Табита пошла бы под венец в простом кашемировом платье или альпаке.
Обадия ожидал невесту у кафедры. Его широкое лицо было чисто вымыто и сияло от счастья.
Эфраим передал ему младшую дочь и вместе с Мирандой отошел в сторону. Преподобный Кларк открыл Библию и обратил руки к небу. Собравшиеся склонили головы — все, кроме Абигайль. Она сцепила натруженные руки на спинке передней скамьи и с тревогой взглянула на стоящую у кафедры группу людей. Мать Обадия посмотрела на напряженную фигуру рядом с собой и ободряюще прошептала:
— Тяжело, когда они покидают нас, Эбби, но Об постарается стать тебе хорошим сыном и они не будут от тебя далеко.
Абигайль кивнула. Но смотрела она не на Табиту, а на Миранду, потому что была неожиданно поражена выражением немого страдания на потупленном лице девушки, а боль в ее глазах была столь очевидной, что материнское сердце сжалось.
Я так и знала, думала глубоко встревоженная Абигайль, с девочкой на самом деле что-то случилось, о чем она не рассказала даже мне. Пока она размышляла о причине горя Миранды, горя, которое она давно подозревала, но не хотела себе в этом признаться весь прошедший месяц. Венчание закончилось, и с запоздалым раскаянием она поняла, что во время самого главного события в жизни Табиты она вовсе не думала о младшей дочери.
Около тридцати человек гостей поехали по дороге до Стэнвич-Роуд, а затем на ферму Уэллсов на свадебное пиршество. Яблоки, сухие персики и пироги из ревеня, ветчина, пончики, кофе, сидр и многое другое — Абигайль и ее дочери готовили праздничный ужин несколько дней.
Старшее поколение сидело под деревьями и с интересом наблюдало, как молодежь играет в жмурки, где по правилам в самом конце парень целует пойманную им девушку. Даже Эфраим не видел ничего плохого в подобной игре на свадьбе, как не видели в этом ничего странного и другие фермеры, которые в жизни могли следовать очень пуританским правилам, но вместе с тем наслаждаться грубыми и дикими забавами.