Гнездо Феникса

– Да один лишь разброс очагов зарождения гуманоидных рас чего стоит. Речь идет не о световых годах даже, а о килопарсеках! Нет, лично я твердо стою на позициях палеогенеза. Никаких вам тенденций, никакой синхронности, а единственно природные условия плюс естественный отбор. Сколько звезд – столько и рас. И никаких феноменальных повторов! Согласитесь, Костя, нигде не отмечено того факта, что в условиях, наиболее благоприятных для опережающего вразумления рептилоидов, ни с того ни с сего вдруг да воцарился человек! Ну что говорить: меня убедил бы в справедливости изогенеза один только пример генетической совместимости двух гуманоидных рас, достоверно зародившихся и достигших цивилизованного состояния далее чем в пяти светогодах друг от дружки. На что уж, казалось бы, похожи на нас виавы с Дельты Телескопа! Даже смешанные браки отмечались. У нас в институте один виав руководит сектором, на доктора Биссонета сильно похож. Но детей от таких союзов нет и быть не может. Вот вам изогенез!

– Природные условия? – переспросил Кратов. – Естественный отбор? Занятно. Возьмем уже знакомую нам систему Эа… риву…

– Эаириэавуунс, – нетерпеливо сказал Аксютин.

– Угу. Нефтяной кисель. Площадь суши в сезон отливов не более пятнадцати процентов всей поверхности планеты. Густой облачный покров, практически непроницаемый для светила. Вроде нашей Венеры, только что не гаже. Как по-вашему должны выглядеть эти странные Иовуаарп, которые прекрасно себя чувствуют в столь мерзких условиях?

– Иовуаарп? – озадаченно переспросил Аксютин. – Они так себя называют? Ах да, вы же любопытный… Ну что ж! Какие-нибудь червеобразные, вероятно – гигантских размеров. Венчик щупальцев вокруг ротового отверстия. Зрение в инфракрасном диапазоне спектра. Вторая сигнальная система, соответственно, основана на инфразвуковых колебаниях. Что, впрочем, не обязательно, с тем же успехом это может быть и ультразвук…

Он остановился, впервые за все это время увидев на обугленном лице Кратова улыбку.

– Я не понял, – сказал Аксютин. – Так похоже получилось или нет? Я угадал? И что это у вас – улыбка чистой радости при виде торжества теории над хаосом? Или улыбка презрения к невежеству?

– Получилось очень похоже, – проговорил Кратов. – Один к одному, венерианский туннельный ползарь. Который глуп как улитка и постоянно занят тем, что жрет все, смахивающее на органику, выискивая ее при помощи эхолокации. И не гнушается той самой нефтью, в которой обитает. Вы, должно быть, видали его в зоосаде. А эти самые Иовуаарп – гуманоиды.

– О черт, – пробормотал Аксютин. – Как их угораздило?!

– Еойлаимэаби, – сказал Кратов.

– Что-что?

– Сила глумится над разумом, – пояснил Кратов. – Это на их метаязыке. Перевод мой. И, кажется, неудачный. Точнее будет так: силы природы не упустят случая поставить в тупик теорию кабинетного мыслителя. «Гораций, в мире много кой-чего, что вашей философии не снилось…»[5]

Интерлюдия. Земля

Грант любовно постучал ладонью по деревянным перилам крыльца.

– Это я тоже сделал сам, – сказал он значительным голосом.

– Что мне возразить? – смиренно сказал Кратов. – Здесь я полный профан. Господь наградил меня руками не для того, чтобы я строил дома и мастерил глиняную посуду.

– Для чего же тебе верхние конечности? – с живым интересом осведомился Грант. – Уж не для того ли, чтобы ты тискал ими приклад фогратора или бил своим чугунным кулачищем злокозненных нелюдей по мордасам?

– Так оно по преимуществу и выходит, – признался Кратов. – За всю жизнь я не сделал своими руками ничего годного к употреблению в быту.

– М-да, – сказал Грант сочувственно. – Лет двести назад тебя и за мужика бы не посчитали. В те суровые времена выше прочего ценилось умение всякую щепку приспособить к делу. А если откатить по оси времени еще пару веков, ты вообще был бы обречен на вымирание. Или на горькую участь городского юродивого, питающегося подаянием… Впрочем, что я вру? У тебя был бы неплохой шанс завербоваться в наемники, где ты недурно бы преуспел. Кабы не твоя плохо скрываемая нелюбовь к применению силы… А еще ты мог бы заделаться странствующим рыцарем, на манер Дон Кихота. Все ветряки к твоим услугам!

– Пой, пташечка, – сказал Кратов. – Я все снесу.

– Ты несчастный человек, брат-плоддер, – продолжал изгаляться Грант. – Ты дитя – нет, жертва! – цивилизации. Лишь вторая природа, во глумление над законами естественного отбора, дала шанс на выживание таким, как ты.

Некоторое время они молча, с нескрываемым любопытством разглядывали друг друга. Грант изменился. Он до черноты загорел, оброс бородой – тугой, иссиня-черной с едва различимыми седыми прядями. И приобрел спокойную уверенность в движениях.

«Занятно, каким он находит меня», – невольно подумал Кратов.

Грант потопал босой ступней по дощатому полу веранды, куда они попали с крыльца.

– Это я тоже сам делал. Топором и пилой. Надеюсь, ты знаешь, что такое топор?

– Еще бы! – хохотнул Кратов. – Меня раз пять пытались им прикончить.