Гнездо орла

Отъезд фюрера с частью руководства в штаб Гудериана был назначен на 5 октября. Гесс, двое суток выполнявший обязанности фюрера, впервые, около трех дня, вошел в тот кабинет, где оставил спящего Адольфа. То, что он увидел и услышал от дежурившего возле фюрера Линге, привело его в замешательство. Адольф лежал на спине, в той же самой позе, в какую его положили, а Линге подтвердил — за пятьдесят с лишним часов он ни разу не пошевелился.

Рудольф долго стоял у дивана, соображая, как ему поступить. Рейхсканцелярия была полна сотрудников и коллег; кроме уже известной четверки, никто не знал, что Гитлер находится здесь же, в двух шагах. Геббельс вторые сутки оповещал всех о том, как «великий человек трудится сейчас в суровом уединении, и само божественное провидение благословляет его неустанный труд».

Йозеф в эти дни проявил мало таланта, а главное — энтузиазма — и в своих речах даже повторялся, например судетских немцев назвал «самыми несчастными, ставшими благодаря фюреру самыми счастливыми», как в апреле говорил об австрийцах.

Сейчас, стоя над телом фюрера, Гесс понимал, что ему, как и два дня назад, в сущности, некого позвать на помощь, а провести сюда врача сквозь кордоны любопытных он позволить себе не мог. Да и некого было: Брандт отсутствовал; Керстен находился при Гиммлере, а Морелля Рудольф и к умирающему не пустил бы. Но нужно было хотя бы проконсультироваться с кем-то.

Подобная «летаргия» посещала и Гиммлера, который был в Судетах, и Геббельса, становящегося ядовитым, как змеиное жало, едва при нем заговаривали о чьем-либо физическом недостатке или болезни, и Лея, на которого Гесс был зол.

Рудольф все же позвонил ему и спросил, что делать с телом после пятидесятичасовой неподвижности.

— Массаж с четырех крайних точек по току крови к сердцу одновременно в четыре руки, — начал объяснять Лей.

— У меня только две, — уточнил Рудольф.

Лей, тихо выругавшись, бросил трубку. Он понимал, чего добивается Гесс: скрыть слабость фюрера от максимально большего количества человек, но Лей не горел желанием ходить в «посвященных».

Через четверть часа он все же приехал, и они принялись за дело «в четыре руки». Когда Адольф, несколько раз глубоко вздохнув, начал стонать и потягиваться, его уложили на живот, и Лей показал, как правильно делать массаж онемевшей спины, чтобы несчастный через минуту не завопил от боли.

— Я знал, что ты специалист, — подбодрил Лея Рудольф.

— Кое-чему следовало бы обучить Еву, — тихо заметил Роберт. — Ты едешь с комиссией или с фюрером?

— Нет, с комиссией едва ли, — ответил Гесс. — Довольно им и Риббентропа.

Лей выпрямился и стал опускать закатанные рукава.

— А ты в Риббентропе не ошибся ли? — отчетливо спросил он Рудольфа. — Этот «фон», по-моему, не все понял.

— Что ты имеешь в виду? — насторожился Гесс, которому тоже показалось, что Риббентроп не то «не понял», не то ловко скрывает главное: фюрер будет выполнять не мюнхенские соглашения, а «годесбергскую программу»[32].

— Я на приеме рассказываю Чаки[33] о будущем автобане Бреслау — Вена, а наш «фон» стоит рядом и смотрит на меня, как индюк на… запонку, — Лей, нагнувшись, поднял упавшую запонку. — С этой комиссией нужно поехать кому-то и настроить инструмент до начала игры, а то даже у Гахи[34], по-моему, отрастают иллюзии.

— Однако скверно, — вдруг произнес Адольф.

— Смотри, он живой, — улыбнулся Гесс.

— Теперь теплая ванна и обед не из травы, — подмигнул Рудольфу Лей. — Я скажу Линге.

Примерно через час камердинер фюрера Гейнц Линге разыскал Лея в телетайпной и спросил, обедал ли уже сегодня господин доктор. Лей понял, что делами ему сегодня заниматься не дадут.

В начале этого года, начиная перестройку «склада компании по производству мыла», как Гитлер обозвал старое здание дома правительства, в теперешнюю неоклассическую роскошь (целый квартал из зданий), Альберт Шпеер спланировал и несколько уютных интимных помещений в теплых тонах, с мягкой, немного старомодной, но удобной мебелью. В них можно было попасть из «Почетного внутреннего двора», но не «дипломатическим» путем через четыре гигантских мраморных палаты, а сразу, свернув направо. Маршрут пока хорошо изучили немногие: помимо самого архитектора, лишь несколько адъютантов да Линге, который и привел Лея, куда требовалось.

Маленькая круглая столовая-гостиная с глубокими креслами, обхватывающими тело, и хитроумным столом в виде многогранника, из которого в любой момент и на любую длину можно было выдвинуть к себе доску так, чтобы поглощать пищу, откинувшись и даже полулежа в кресле.

Лея с порога встретила улыбка торжествующей Юнити. Она и пригласила к столу присутствующих — фюрера, Гесса с Эльзой и Роберта.

Она же (а кто ж еще?!) и обрядила Адольфа в клетчатую рубашку со множеством молний и пуговиц: фюрер в ней походил на простофилю-ковбоя из легкого вестерна; сама же леди была в соблазнительном декольте.

Когда сели за стол, одно кресло осталось незанятым. Юнити сказала, что прибудет «сюрприз».

— У нас табу на политику. За нарушение, штраф — сто марок, — объяснила она Лею.