Гнездо орла

Эльза, проводив мужа до Мюнхена, осталась вместе с Буцем дожидаться его в Харлахинге, их новом пригородном имении; туда же собиралась с нею и Маргарита. Но Гитлер неожиданно сказал, что хорошо было бы совместить «полезное с приятным», а именно: «нашествие австрийцев» с днем рождения Лея — 15 февраля.

Пришлось остаться. Вместе с фюрером влиять на Шушнига прибыло почти все высшее руководство и, хотя большинство с комфортом разместилось в Платтерхофе, дом был переполнен. Дети почти перестали учиться и много времени проводили среди взрослых, что очень не нравилось Маргарите. Роберт почти месяц отсутствовал, а когда четырнадцатого приехал наконец, тоже остался недоволен двойняшками — их внешним видом (american cowboys!), вопросами, всем их поведением, чересчур независимым.

В Бергхофе Гитлер часто звал двойняшек к себе, гулял с ними, и Анна, рассказывая родителям об одной из прогулок, упомянула о том, как дядя Адольф…

— Что еще за «дядя»?! — рявкнул отец так, что девочка вздрогнула. — Чтобы я подобного впредь не слышал! Твоего дядю зовут Рудольф. Поняла?

— Но он сам велит называть его дядей Адольфом, — возразила дочь.

— А я запрещаю! Ты поняла меня?

— Почему?

— Без «почему». Поняла?

— Нет, папа.

— Ани, в другой раз, — тихо заметила дочери Маргарита. — Папа устал.

— Ты можешь называть «дядей» любого из тех, кто тебе позволяет, но на фюрера это не распространяется, — сказал Роберт. — А почему, ты должна понять сама. Поняла?

— Да, папа.

— А ты? — повернулся Лей к сыну.

— Как же тогда называть? — спросил Генрих.

— «Мой фюрер». Даже если он снова попросит обращаться к нему по-прежнему.

Мальчик покусал губку и пожал плечом. Роберту этот жест очень не понравился. Но он был сейчас слишком озабочен серьезными вещами.

В Бергхофе готовился целый спектакль со всевозможными устрашающими, отвлекающими и прочими эффектами. На 15 февраля был назначен первый акт — начало переговоров. Австрийцы приедут сосредоточенные, с твердым намерением отстоять свой суверенитет и после формального обмена документами попадут на милый «семейный» праздник, с обилием вин и красивых женщин, а также музыки, светской болтовни и взаимных любезностей. 16 февраля — антракт. Второе действие — семнадцатого. Переговоры продолжатся. Зверообразный Шперрле, командующий авиаполками, расквартированными вдоль австрийской границы, от дверей наедет своей пудовой челюстью на расслабившегося Курта фон Шушнига; за спинами генералов будет маячить государственный советник Артур Зейсс-Инкварт, которого предполагается назначить министром внутренних дел и госбезопасности Австрии (с диктаторскими полномочиями, дающими ему право подписать документ о военном союзе двух стран). И семнадцатого же этот договор будет подписан. Наконец, без антракта — третий акт, 18 февраля — главные переговоры канцлеров: монолог Гитлера, сплошной, без передышки ни Шушнигу, ни себе. Фоновая декорация — митинги и шествия на улицах Вены под лозунгом: «Один народ! Один рейх!» А дальше — недопущение плебисцита, отставка Шушнига, назначение канцлером Зейсс-Инкварта, вступление немецких войск на территорию Австрии, торжественный въезд фюрера, всеобщее ликование германской расы под озабоченное молчание Европы.

Отличная пьеса, декорации готовы, актеры на местах… Опасения у коллег вызывал лишь один «актер» — на заглавную роль — сам фюрер. Перевозбужденный, постоянно на грани нервного срыва, Гитлер чувствовал себя еще хуже, чем в дни первой авантюры — «рейнской аннексии». В таком состоянии ему мог помочь только один человек, имевший над ним власть, — Рудольф Гесс, который умел и прикрикнуть, если нужно, а то и, как это уже бывало, взять фюрера в охапку, силой затолкать в спальню и запереть на ключ.

Утром четырнадцатого Лей сказал Маргарите, что сегодня взять на себя миссию брата придется ей, поскольку никто больше в целом свете на подобное уже не отважится.

— Просто отведи его в кабинет. Там будет приготовлена постель. Один ключ оставь, другим запри дверь. И все. Все будут думать, что фюрер работает. Ни Юнити, ни Ева этого не смогут. На них он просто наорет, — добавил Роберт, предупреждая ее возражения. — Пожалуйста, сделай, как я прошу.

Когда он просил так… что ей оставалось?

Гитлер с утра был занят встречами: к нему постоянно входили люди. Нужно было еще как-то исхитриться, чтобы не привлекать внимания. Грета заглянула в приемную: там ожидало не меньше трех десятков человек. У окон нервно выхаживал Геббельс: очевидно, и его поставили в очередь.

В кабинет каждый час носили крепкий кофе. Грета написала записку и попросила Линге отнести ее вместе с очередным подносом, проследив, чтобы записка не попала к Борману. Хотя… Борман все равно сунет в нее нос, но, конечно, передаст Гитлеру, увидев подпись Маргариты. Кроме этой подписи, Борман, однако, ни черта не поймет, так как Грета воспользовалась тем особым секретным шифром, который Гитлер и Гесс изобрели для себя в Ландсберге.

В переводе на обычный немецкий записка гласила:

«Жду в 11 часов в „фонаре“. Это важно.

Маргарита».