Гнездо орла

— Постой… — Роберт приподнялся на локте. — Ты же не хочешь сказать, что эта девочка…

— В тебя влюбилась.

— Да у меня уже лысина и пузо растет!

— Прежде тебя мелочи не смущали.

— Прежде я был скотом!

Грета, повернувшись на живот, указательным пальцем провела ему от пупка до подмышки. Там еще виден был след от прошлогодней травмы.

— Откуда графиня Шуленбург знает про это?

Роберт потрогал бок, который еще болел:

— Шуленбург? Понятия не имею. А! Это, наверное, когда мы с Гиммлером были в их имении, под Вольфсбургом! Она вошла, когда я еще не успел одеться после ванны. А ты откуда…

— Вилли похвасталась Герди Троост, Герди рассказала Юнити…

— Вот потому я и говорю, что до сорока лет был скотом, а теперь за это расплачиваюсь.

— Я немного знакома с Ингой, — сказала Маргарита. — Мы встречались в Париже, у Элоизы фон Штейнберг, крестной матери Робера. Инга мне показалась очень ранимой. Не обижай ее.

— А что ты делала в этом эмигрантском гадюшнике? — окончательно рассердился Лей. — И зачем ты мне про нее говоришь? Вообще, что это все за бред?!

На том разговор и завершился. Раздраженный Роберт выкурил сигарету и уснул. А Маргарита долго глядела в сиреневый сумрак спальни, слушая все еще звучавшую в ней любимую с детства музыку.

…Однажды мама, увозя ее, десятилетнюю, с «Аиды» тихонько сказала: «Что бы там ни было в жизни, детка, а это с тобой останется».

На следующее утро Лей поблагодарил Юнити за ценную информацию, предоставленную Маргарите.

— Мы посмеялись только, — удивилась та. — Боже мой, да будь тут хотя бы намек на правду, я бы и в гестапо рта не раскрыла.

— Еще новости!

— Уже не новости, Роберт! Тебе, Гессу, Буху… пора бы как-то отреагировать.

Лей молча вперил в нее запрещающий взгляд. Митфорд отвела глаза. Ее яркий румянец проступил еще сильнее, голубые глаза потемнели от нахлынувшего раздражения. Стал бы он так ее одергивать, будь она женой Адольфа?!

«Австрийский триумф» Гитлера сводил ее с ума. Умная, тонкая, рассудительная Митфорд ощущала себя как на сносях: ее честолюбие выросло до такого размера, что начинало искать выхода, угрожая порвать плоть. А выход был один — естественный, природный — брак с Адольфом и как следствие — то, что она уже примерила на себя и что пришлось ей впору — право быть собой. И не где-нибудь в Австралии или на ее затянутом туманами острове! Здесь, вблизи Гитлера, история была осязаема, материальна! До нее можно было дотянуться, дотронуться, даже стиснуть, как она это сделала вчера с рукой Адольфа, когда они вечером встретились в президентском дворце.

…Она сжимала его руку что было сил, а он, морщась от боли, одновременно улыбался и не отнимал руки. Вот так она желала бы поступать с ним! И с Робертом — так же и еще сильней, чтоб кости хрустели и слезы из глаз! И чтоб улыбался!

— Чистота идеалов национал-социализма не должна быть запачкана брызгами крови и вышибаемых из жертвы мозгов, даже если жертва виновна, — сказала она, резко шагнув вплотную к Роберту. — Я могу предоставить доказательства.

Лей, окинув ее пустым взглядом, отвернулся и пошел прочь.

Посмел бы он так… с фрау Гитлер!

А ведь она собиралась и еще кое-что сообщить Лею, точнее предупредить его. Дело было в том, что месть «ничего не забывающего» Бормана могла настигнуть Роберта гораздо раньше, чем он предполагал. Правда, даже среди обид на первом месте стояла у Мартина обида за фюрера; собственную он пока отставил.

В эти дни из Соединенных Штатов возвратился Вальтер Бух — Председатель Высшего Судебного комитета НСДАП, или Верховный судья партии, как любил титуловать своего тестя Мартин Борман.

Бух был несколько странной фигурой в окружении фюрера. Аристократ и интеллигент, мягкий, любезный в обществе друзей, на службе это был, пожалуй, самый несговорчивый человек в партии — законник, не признающий ни авторитетов, ни дружеских связей. Он позволял себе не выполнять личных распоряжений фюрера и сдался лишь дважды: во время репрессий против руководства СА (которые именно он со злой иронией окрестил «ночью длинных ножей» на манер американских вестернов) и в расследовании против Эриха Коха, гауляйтера Восточной Пруссии.

«Нелепый человек!» — возмущался по поводу Буха Гитлер. Тогда, в тридцать пятом, вовсю шла подготовка к ремилитаризации Рейнской зоны, и затевать какие-то «расследования» в самом деле казалось нелепо. Гитлер лично распорядился прикрыть «дело Коха» и изъять все документы. Судья обиделся и, демонстративно оставив пост, уехал в Америку, чему фюрер был тогда очень рад.

Но авторитет Буха в партии оставался высок, с этим всем приходилось считаться. И вот теперь, когда тесть вернулся в Берлин, Мартин, жалуясь на общие беспорядки, показал ему копии документов, подтверждающих факты незаконных сделок, подкупа должностных лиц, одним словом махровой коррупции, процветающей в ГТФ. Документы были таковы, что, как и в деле Коха, их можно было бросить в мусорную корзину лишь рукою фюрера.