Гнездо орла

Девушку звали Эмилия фон Рентхельд. Двадцати лет, дочь крупного франкфуртского промышленника, она привлекала к себе общее внимание самоуверенностью, решительностью, склонностью к резонерству и поучениям. Она резко выделялась среди сверстников, ведя себя так, как и подобало преуспевающей партийной функционерке. Ее старшая сестра уже тринадцать лет была замужем за генералом Карлом Вольфом[16], может быть, самым доверенным и близким к Гиммлеру человеком. Воспитанная в нацистском духе, Эмилия с тринадцати лет делала карьеру: сначала в Союзе девочек Гитлерюгенда, позже — в штабе обергит[17] «Запад». Бывший имперский руководитель молодежи доктор Рентельн еще шесть лет назад сказал о пятнадцатилетней Эмилии, что «эта девчушка по своим качествам гораздо больше подходит к руководству всем Гитлерюгендом, чем сибарит и ловелас фон Ширах».

Вот в нее-то и угораздило страстно влюбиться юного интеллектуала Вальтера Лея, ежедневно, с огромным напряжением сил, оправдывающего в глазах окружающих свою громкую и грозную фамилию.

Похоже было, что, кроме матери и Эльзы, о чувствах мальчика догадывалась разве что его сестра Элен. Эльза поняла это по пристальным презрительным взглядам, которыми девочка постоянно преследовала уверенно и умело державшуюся фройлейн Рентхельд.

Тринадцатилетняя Элен была похожа на отца не только внешне. Она была бесстрашна и бесцеремонна — качества, которые в этом возрасте неразделимы. В ее головке давно созрело намерение открыть брату глаза на неправильность его выбора!

Уже звучала музыка: в разных гостиных — разная. Но молодежь упрямо не желала отделяться. Сами собой возникающие кружки, не распадаясь, перемещались за «звездными» дамами — Юнити и Лени. Когда все общество перетекло в огромную гостиную, где по первоначальному замыслу предполагалось оставить молодежь «побеситься», туда вышел Лей. Полюбовавшись на юные, разгоряченные спорами лица, он подозвал к себе сына и нескольких его друзей и предложил послушать американские блюзы — последние записи.

Вальтер, унаследовавший от отца его музыкальные способности, играл почти на всех инструментах. Вместе с друзьями они составили подвижный джазовый оркестр, единственный оставшийся на целое гау[18] после идеологических чисток. Власти смотрели на эту джаз-банду снисходительно, как на прихоть сына Лея, и не вмешивались.

Пластинки присылала сестра Юнити — Джессика. Роберт увел детей к себе и дал послушать самое свеженькое. Вскоре к ним постучались и Элен с Робером. Комнату точно наполнили сейчас кислородом. Ребята жадно поглощали, будто пропускали через себя, поток необычных, немыслимых сочетаний, идущих из глубин чуждой, набирающей агрессию культуры.

Когда меняли пленку, у кого-то из ребят само, как выдох, вырвалось: «Здорово!»

— Да, колоритно, — согласился Лей. — Знаете, что я сейчас вспомнил? Я в девятнадцатом году сидел во французском лагере для военнопленных. Скука была смертная, жрали одни консервы… И вдруг сердобольная дамочка из Красного Креста привозит в наш лагерь целый вагон экзотических фруктов! До смерти не забуду, как беру в руки какой-то гигантский, мохнатый, рыжий шар и, в буквальном смысле, ухожу в него, погружаюсь…

— Папа, ты не находишь свое сравнение несколько… своеобразным, в части «скуки и консервов»? — улыбнулся Вальтер.

Лей рассмеялся. За ним — остальные.

— Кстати, после того, как мы слопали тот вагон, лагерь стал напоминать муравейник перед грозой — так все забегали. И это, извините, сравнение навело меня на мысль, — продолжал Роберт, — а не потанцевать ли вам? Штраус называл вальсы «музыкой для ног», а то, что вы слушали, скорее — музыка для торса. Европе придется через это пройти.

— Чтобы вернуться к музыке для души? — спросил Вальтер.

— Не сразу. Будет еще и «головная» музыка. Так как насчет танцев?.. Что тебе? — спросил он Элен, которая уже несколько раз тихонько сжимала ему руку.

— Давай уйдем, — шепнула дочь. — А то они при тебе будут стесняться.

— Конечно, уйду, — ответил Лей. — А ты позови сюда остальных ребят.

Лей ушел. Элен сначала выманила из общей гостиной всего несколько человек, «самых нормальных», как она их называла. Она сказала им, что отец хочет, чтобы они танцевали под ту музыку, которую сейчас услышат. Она сказала это так живо и непосредственно, что, не спрашивая ни о чем, ребята покорно последовали за ней. Очень скоро спортивные, гибкие тела молодых арийцев с наслаждением отвечали эротичному зову «неполноценной» музыки…

И эта сцена, вся в живом, колеблющемся свете зажженных свечей и оттого еще более экзотичная, внезапно открылась перед Эмилией фон Рентхельд, которую Элен привела к дверям гостиной. Темп танцевальной импровизации рос вместе с возбуждением; одна из девушек скинула туфельки, и скоро все девушки танцевали босиком, все откровенней и смелей отвечая на призывные движения партнеров.

— Товарищи, перестаньте! Вас могут услышать! Вспомните, где вы находитесь! — воскликнула Эмилия и услышала в ответ веселое объяснение о танцевальном эксперименте под названием «поедание экзотических фруктов».