gnezdo_rovno.doc

Почти неделя прошла с тех пор, как мы с Семеном Криворученко вернулись на Большую землю, в этот прифронтовой городок, но я все еще не сжился с мыслью, что нахожусь «дома». Все пережитое и виденное продолжало мучительно тревожить. В тылу врага, когда мы отдыхали где-нибудь в лесной глухомани, Семен иногда говаривал с грустью:«Как-то сейчас там,дома?»И мы молча думали о «доме», вкладывая в это понятие все– и наш штаб, и армию, и Москву, и далекие тыловые города, где остались наши близкие: у Семена мать, у меня моя Маша и маленькая Танюшка.

И сейчас в машине, ощущая во рту соленый вкус пыли, я думал о жене, дочке и вообще о детях, встреченных мною на дорогах войны.

Мне припомнилась одна такая встреча. Это было ранней весной в тылу противника. Снег, рыхлый, ноздреватый, залежался только в лесу. Вдали мы увидели сожженную деревушку. На опушке сиротливо стоял единственный уцелевший дом– старенький, весь поросший мхом.

У порога нас встретила тощая, с выпирающими ребрами, старая собака. Она поднялась с нагретой солнцем земли,уступила нам дорогу и тоскливо поглядела на нас, В доме мы увидели маленькую девочку. Это было до того неожиданно, что мы застыли, глядя на нее во все глаза. Она сидела на широкой, толстой деревянной скамье и крохотными чумазыми руками перебирала сорное зерно. Поверх грязного ситцевого платья на ней была чья-то большая суконная куртка, над полом свисали голые ножки. Спутанные волосы, давно забывшие о гребешке, падали на плечи.

Она нас не испугалась. Даже не удивилась, а только внимательно и пристально разглядывала.

После долгого молчания я сказал:

– Здравствуй, девочка!

– Здравствуй,– тихо ответила она и потупила взор.

– Где твоя мамка?– опросил Криворученко.

– Мамки у меня немае…– еще тише ответила девочка.– И сестры немае… Немцы побили.

Начальник штаба партизанского отряда Василий Чухнов шумно вздохнул и спросил.

– С кем же ты живешь?

– С тетей Варей.

– А где ж она?

– Пишла за хлибом, за ричку.

– И ты совсем одна?

– Никого немае.

– А в деревне еще кто есть?

– Ни.

– А давно ушла тетя Варя?

– Четыре дни.

– И ты не боишься одна?

– Боюсь,– призналась девочка.– У ночи Каштан шибко вое.– Она проворно спрыгнула со скамьи, взрослым движением оправила на себе неуклюжую куртку и, подойдя к порогу, звонко крикнула:– Каштан!

На зов явился уже знакомый нам худущий пес и уставился на маленькую хозяйку грустными глазами. Запустив ручонку в свалявшуюся рыжую шерсть пса, девочка представила его нам:

– Це Каштан.

– А как тебя зовут, дочка? – поинтересовался я.

– Катю.

– Сколько ж тебе лет?

– Шисть.

– Вы и раньше жили здесь?

– Ни, в Полтави. Тато був машинистом, а мама працювала в дитсаду. Нас пид Брянском разбомбили, и тату тамось убило. Мы не знайшли его…– Катя сделала паузу, сдвинула белесые брови и сказала:– Пидемте, дяденька, я вам покажу могилку мами.

Мы переглянулись и молча последовали за ней. Катя, шлепая босыми пятками по холодной земле, провела нас к маленькому холмику недалеко от дома.

– Тут мы с теткой Варей сховали маму и Таню,– проговорила она и тихо, беззвучно заплакала, вытирая грязным кулачком градом катившиеся слезы.

У нас троих тоже что-то подкатило к горлу. Василий Чухнов подхватил Катю на руки и стал неумело, прокуренным басом, успокаивать ее. Мы вернулись в дом.

– Что же ты кушаешь?– спросил Семен.

– Хлиб…

– Ну, угощай и нас,– шутливо сказал Чухнов, опуская Катю на скамейку.

Она стеснительно улыбнулась:

– Мало у мене…– Но все же, спрыгнув со скамьи, подошла к полке, поднялась на носки, взяла кусочек черной сухой лепешки, напоминающей изношенную подошву, и подала Чухнову.

– Вот спасибо!– поблагодарил Чухнов, глотнул от волнения воздух, сунул лепешку в карман и спросил:– Как фамилия тети Вари?

Катя задумалась и не сразу ответила:

– Грунь…

Мы переглянулись. Все стало ясно: Варвара Грунь два дня назад по заданию отряда отправилась в разведку, и эсэсовцы схватили ее на железнодорожном разъезде.

– Вот что, Катюша,– заговорил Чухнов.– Пойдешь с нами в партизанский отряд?

Она не колебалась:

– Пиду. А як же с тетей Варей?

– Она знает к нам дорогу, придет.

– А Каштан?

– Каштана заберем с собой.

– Пиду! – твердо сказала девочка.

– А фашистов, которые загубили твоих папку, мамку, сестренку, мы непременно накажем. Всех перебьем, – скрипнув зубами, пообещал Чухнов, снова беря Катю на руки.

– А в Полтаву звернемся? – недоверчиво спросила она.

– Обязательно!

…Мы шли глухим лесам. Чухнов посадил Катю на плечо. Она ему что-то рассказывала. Сзади, опустив голову, плелся обессилевший Каштан.

На этом мои воспоминания прервались. Мы приехали в Красные Кочинки. Машина остановилась у правления колхоза.

Майор Коваленко проснулся и тяжело полез из машины. Через прохладные сени, где стоял полумрак,мы прошли в большую,светлую комнату с бревенчатыми стенами Нас встретила председатель колхоза Ульяна Семеновна, пожилая, крепко сбитая женщина с полным простодушным лицом и совсем молодыми глазами.

Все убранство комнаты составляли большой, покрытый красным сукном стол, несколько табуреток, деревенской работы крепкий шкаф и развешанные по стенам сельскохозяйственные плакаты.