Гнездо Седого Ворона

Эргеза уже много лет тревожила эта строка. Он помнил, как в одну из первых зим после Того Дня снегопады были столь обильны, что никому не под силу было идти за едой, которую обычно доставляли на горное плато. Четыре смены лун они с надеждой смотрели в сторону перевала и ждали, когда утихнет метель. Запасы кончились быстро. Они охотились, как могли, и съели не то что собак, но даже крыс, приходивших греться в юрты стойбища. Потом разваривали и ели ремни, готовили клейкое варево из циновок, потом…

Эргез до боли сжал зубы. Потом воины, охранявшие их, начали убивать слабых и кормить их мясом тех, кого еще не покинули силы. Он помнил, с какой жадностью поглощал горячую плоть тех, с кем еще совсем недавно кидал в цель камни и бегал наперегонки. Ел и оглядывался, думая, кто будет следующим, и не его ли самого вот так зажарят и под всеобщее благословение подадут на обед. Нет, сегодня не его!

Превозмогая холод и боль, каждое утро сковывавшие все тело, он поднимался, расталкивал брата и, схватив неказистые железные рубила, не чета Шамширу, ковылял с ним в лес за дровами. Главное — не останавливаться, наносить удар за ударом, разгоняя кровь и заставляя тело жить. Он хорошо выучил этот урок, очень хорошо.

Затем снежная буря улеглась, и вскоре на плато, под неистовые крики выживших, пробился караван со спасительной едой. Но что там еда. Караван привел сам Аттила! Эргез помнил, каким щенячьим восторгом наполнилось сердце, когда Пророк водрузил могучую руку на его плечо и произнес: «Вы с честью выдержали испытание, дети мои. Теперь вы — мужчины и воины. Помните о тех, кто умер ради вас, — он ткнул в груду обглоданных скелетов, почти заметенных снегом. — А главное, помните, ради кого и ради чего вы живете. Я не сомневался в тебе, Эргез».

Он потрепал юнца по плечу, и тому захотелось по-детски заплакать от счастья. Еще бы! Сам Пророк знал его имя и не сомневался в нем. Да за такое он готов был пройти это испытание еще раз и даже собственного брата…

На этом мысль его осеклась, и он никогда к ней не возвращался. А Пророк, вновь спасший их, достал из седельной сумы вот эту книгу заветов и протянул ему:

— Не расставайся с ней, и не будет в жизни испытания, которое бы ты не сумел превозмочь.

Эргез рухнул на колени и обхватил руками сапоги Пророка.

— Встань немедля, воину негоже стоять на коленях! — прикрикнул Аттила. — Ни перед кем!

И все эти годы, командуя отрядом, войском, затем возглавляя сотню Несокрушимых гвардии Пророка и вот теперь став халифом, он свято чтил его заветы. Но изгнание собак из голодающего селения — этот образ занозой сидел в памяти.

Не мог же Пророк хоть в чем-то отступить от истины?

— О Славнейший, — негромкий голос начальника стражи прервал раздумья наместника Пророка. — Только что прибыл гонец с того берега.

— Докладывай — отвлекся от чтения Эргез.

— Им удалось заслать своего человека, хотя это произошло не совсем так, как задумывалось. У нас довольно много потерь, к тому же неверные захватили миномет.

— Те, кто умер за веру, непременно попадут в мир истинный, а Владыка Небес пришлет новых воинов им на смену. Миномет следует отбить. Прикажи отослать три сотни всадников на подмогу. Они должны поспешить, но пусть идут скрытно. До поры до времени враг не должен и подозревать, насколько мы близко. Передай, что отряду следует переправиться через Серую Воду ниже по течению, чтобы ни одна щепка не доплыла до Трактира. И пусть лично напомнят Тимуру: я не люблю, когда что-то идет не так, как было задумано.

Глава 14

Трактирщик был высок, худ и чуть сутуловат. Костистое лицо его с большим, горбатым носом, пожалуй, не могло считаться красивым. Но он был похож на отца и деда, а этот облик во всем Диком Поле уже несколько десятилетий воспринимали как благородный и исполненный величия.

Здесь, в стенах Трактира, долгие годы спасаемого Нолланом места, его слово значило так много, как только вообще могло значить слово человека. Его предки создали эту обитель порядка, невероятную в пору всеобщей паники и хаоса, а потому особо драгоценную. В мире, где всякий был врагом каждого, где еда и жалкие остатки величия былой цивилизации ценились больше, чем жизнь многих и многих себе подобных существ, по странной прихоти случая выживших после Того Дня, — эта цитадель стабильности казалась особым благословением небес. Или уж кто там нынче отвечал за сохранение мира и относительного покоя.

Провозглашая на площади торгового селения первое уложение, запрещающее укрывшимся тут беженцам со всех сторон света убивать друг друга, его дед мечтал, что пример трактира «Разбитые надежды» станет маленьким зернышком, из которого вырастет огромный сад, и тот в будущем изменит Дикое Поле.