Гнездо синицы

В его кабинете царил строгий минимализм; серые тона и матовый металлик подчёркивали нотки безапелляционности и холода, с которыми придётся столкнуться посетителю (в голове один ремонт, прошу прощения). Каждая деталь выстроенного им пространства саднила тщательной продуманностью: абсолютная, тотальная симметрия, чётко выдержанная логика вещей – одним словом, ничего лишнего. Дай бог всем в его возрасте уделять столько внимания порядку и системности, подумал я и невольно выпрямился. Но стоило за нами захлопнуться двери, как мужчина со всей своей системностью разом поник, его плечи обмякли и провалились, он схватился за лицо и затрясся.

– Прости, Господи…

– Что-то случилось? – Я протянул было руку, чтобы приободрить его, но он дёрнулся так, будто в него тыкнули раскалённой кочергой, и закачался, как поплавок на лёгкой волне.

Вдобавок его вырвало прямо на ковролин, куда и сам он через секунду направился вслед за своим содержимым. Его сухое туловище охватили судороги, в припадке он принялся биться головой о стол, спиной о стул, отчего по столу ходуном заходили: наполовину пустой стакан, ручка, фигурка Венеры палеолита из обсидиана, фотография с дочерью в графитовой рамке, пятница, полдесятого утра. Мне стало жутко неловко быть единственным зрителем этой сцены.

– Сколько будет продолжаться этот цирк?.. – произнёс он с горечью в голосе, отбиваясь от помощи.

– Простите?

– За что мне это?..

Становилось всё более и более неловко.

– Может, стоит позвать кого-нибудь?

– Нет-нет-нет! – завизжал он как поросёнок, крепко вцепившись в мою ногу.

– Ладно, я не буду никого звать, только успокойтесь, если не хотите, чтобы вас видели в таком состоянии.

– Я спокоен, я абсолютно спокоен, – сказал он, а сам трижды с приличным размахом ударил себя по щекам.

– Вы меня, конечно, простите, если я вас чем-то обидел, но…

И не дожидаясь ответа – «Чик», – в линзах объектива отразился и вовсе не человек, но жалкое, скрюченное подобие, презренное насекомое, всем видом просящее размазать себя по полу.

– Смешно тебе?

– Скорее я нахожу это странным, поймите меня правильно… – То ли от растерянности, в которую вгоняла меня ситуация, то ли оттого, что он вновь щекотно впился пальцами в мою лодыжку[24], я и впрямь едва не рассмеялся.

– Смешно, конечно. А я и не против, смейся сколько угодно. Мне и самому смешно. Для чего ты, Господи, не оставишь меня? Знаю: этот Бог всегда находил в издевательствах особое наслаждение, а не находил бы, и не было бы в природе унижений и насилия, не было бы даже таких стремлений… и нам, как неотъемлемым частям Его, это хорошо известно.

– Господин директор, возьмите себя в руки, никто не собирается причинять вам вред.

– Жизнь моя не представляет больше никакой ценности. Я же сразу узнал тебя. Ты здесь из-за моего долга перед… перед…

– Перед кем? Будет проще, если вы уточните. Я уверен, человек в вашем положении много кому должен, и ещё куда большее количество людей являются должниками перед вами.

– Да-а. Ты не один из нас, я прав. – Он таинственно и как будто даже с надеждой кивнул в сторону висевшей на стене деревянной маски, один лишь вид которой вызвал новую волну смеха во мне. – Я тебя раскусил.

– Вполне один из вас, вот тут где-то завалялся договор… – Как назло, в единственном моём кармане среди кучи всяких бумажек никогда нельзя было ничего найти.

– Знаешь, что тебя выдало? Камера – та, что висит у тебя на шее, – «Зенит-ЕТ», она твоя?

– Это камера моей матери.

– Матери, верно… Я всего лишь хотел чуточку побыть в тишине, я не думал, что это так дорого стоит. – Говоря это, он обращался будто к невидимым слушателям a parte[25] подобно актёру на сцене, а не ко мне лично. – И почему случай не уронит мне на голову горшок с цветущими азалиями? Не сразит аневризмой?

Жалкие потуги обрести опору в логической структуре, принявшей облик стола, обернулись для него провалом. Он вновь повалился на пол. Его лицо, в артикуляции также привыкшее к минимализму, не умело как следует выражать ни страдание, ни раскаяние, а потому теперь искажалось самым что ни на есть гаденьким образом.

– Мне нужно сделать что-то, прежде чем начнём?

– Не знаю, а что мы начинаем?

– Я всё подготовил. Я имею в виду, мне положено последнее слово или нет?

– Наверное.

– Тогда… телефон… Дай мне телефон…

– Зачем он вам?

– Не доверяешь?

– На столе его нет, – ответил я, задержавшись взглядом на полном обсидиановом торсе Венеры. – У меня нет причин не доверять вам.

– Всё верно… он же у меня в кармане. – Он постучал одновременно по ножке стола и по голове, симулируя деревянный звук. – Считай это последней прихотью.

– Пожалуйста.

Нелепо повалившись набок и растянув на лице своём самодовольную ироничную улыбку, директор начал запись.