Гниль

Маан накинул плащ и удивился тому, какой он сырой и тяжелый, а ведь целый день висел… От плаща несло стылым запахом улиц, не поддающимся расшифровке и не имеющим составляющих — тем самым скверным запахом, которым пропитываешься насквозь, когда идешь между каменными громадами жилого блока. Один из тех запахов, к которым невозможно привыкнуть, проживи ты в этом городе хоть год, хоть полвека. Маан с отвращением застегнул плащ. Температура снаружи быстро падала, и хотя на Луне не существовало погоды в полном смысле этого слова, как не существовало и атмосферы, в которой она могла бы быть, хороший плащ всегда был насущной необходимостью под куполом города. Невидимые термо-регуляторы, укрытые под поверхностью, тратили неисчислимое количество энергии, обеспечивая комфортную температуру в течении всего дня, и теперь медленно переводились на холостые обороты, набираясь сил перед завтрашним днем. Влажность же всегда была неизбежным следствием конденсата, накапливающегося под воздействием температур на внутренней поверхности рукотворных стальных пещер-блоков. За окном было уже темно, Маан увидел лишь свое отражение на стекле. Опухшее одутловатое лицо с застывшей на нем гримасой, кажущейся выдавленной в коже, уставший взгляд, безвольно отвисшая челюсть. Совсем не так выглядят бравые инспектора Санитарного Контроля, отгороженные от остального мира непроницаемой стеклянной стеной теле-дисплея. Маан улыбнулся собственному отражению, но оно в ответ лишь оскалилось, обнажив некрасивые крупные зубы.

Сдав папки в канцелярию, Маан спустился и, кивнув дежурному, уже другому, вышел из здания. Ночная зябкая влажность тотчас окутала его, заставив втянуть голову в плечи. Ни малейшего движения в стылом воздухе, ни ветра, ни сквозняка. Только эта проклятая сырость, из-за которой город кажется погруженным в малярийное болото. Сырость, пробирающаяся сквозь одежду, несмотря на поднятый воротник плаща, лижущая отвратительным языком шею, отчего по спине пробегает короткая волна дрожи, а кожа покрывается «гусиной кожей» и делается нечувствительной.

Рука машинально полезла в карман плаща за сигаретами, но не обнаружила их там и замерла. Тоже привычка. Что ж, скоро ему придется отказаться еще от многих других. Маан улыбнулся. Поднятый воротник плаща позволял ему не беспокоиться о редких прохожих, которых, конечно, удивил бы мужчина, стоящий ночью на тротуаре и улыбающийся в пустоту вместо того чтоб искать укрытие на станции общественного транспорта. Привычки, эти мелкие паразиты, рождающиеся из ниоткуда, но вплетающиеся в жизнь и быстро становящиеся ее неотъемлемой частью. С каждым годом их становится все больше и больше, они как внутренние паразиты не меняют хозяина, лишь укрепляют свои позиции, отказываясь их сдавать до того момента, когда сердце перестанет биться. Привычное кресло. Привычная чашка. Привычка потягиваться, закладывая руки за голову. Привычка зашнуровывать сперва левый ботинок, а не правый. Привычка закуривать сигарету, выходя из штаб-квартиры вечером.

Маан вытащил руку из кармана и несколько раз сжал в кулак.

А ведь есть и другие привычки. Приходить на службу. Доставать оружие — и применять. Привычка. Часть его самого. А потом все это закончится. Маан подумал «закончится», но не смог этого представить. Его мысль создала форму, слепок слова, но не смогла ее заполнить, оставив внутри вакуум. Закончится. Просто наступит день, когда он проснется — и не поедет на службу. Он сможет не спеша завтракать, слушая новости по теле, беспечно развалившись в кресле. И, черт возьми, заняться любовью с Кло. Сколько лет у них не было секса с утра?..

Но мысль эта, возникшая у Маана с мельчайшими подробностями, не обрела плоти, осталась лишь схематичным безжизненным наброском, стерильным как чертеж на инфо-терминале.

Сможет ли он привыкнуть к главному? К тому, что он больше не часть того единого целого, которое именуется Контролем, не инструмент, а отработавшая свое деталь. Не выкинутая, просто помещенная на почетное место пыльной полки. Утратившая полезность. Всю свою жизнь он выискивал Гниль — и уничтожал ее. Это была его функция, ставшая частью того, что привыкло называть себя Джатом Мааном. Как рука является частью его собственного тела. Сможет ли он спокойно засыпать, чувствуя себя уже не инспектором Контроля, а обычным человеком, единицей среди миллионов, пусть и с высоким социальным классом? Не охотник, не защитник — просто пенсионер двадцать шестого класса. Наверно, так чувствует себя бомба, из которой вытаскивают взрыватель.

Может, обратиться к Мунну? Тот, конечно, направит его к хорошему психологу. Разумеется, штатному, работающему на Контроль. Таких психологов много и, кажется, они не сидят без работы. Наверно, так и надо будет сделать. Но не сейчас, позже. Когда останется месяц или два.

Маан с неудовольствием заметил, как трусливо его мысль спряталась за этим хлипким укрытием. Не сейчас. Позже.