Гниль

Ему подумалось — хорошо, что это случилось сейчас, когда до пенсии остались считанные месяцы. Это очень удачно. Если бы этот же Гнилец попался ему пять лет назад? Или десять? Как служить дальше, зная, что ты — испорченный, не способный полноценно функционировать механизм, и твоя должность, и твой социальный класс подарены тебе чьей-то чужой жалостью?

Маан вспомнил одного парня из их отдела, с которым случилось похожее. Тогда отдел был другой, девятый, и сам Маан был куда моложе. Кажется… Да, это было вскоре после того, как ему присвоили тридцать пятый класс и они поженились с Кло. Сколько же лет назад это было? Двадцать? Он не помнил даже, как звали того парня. Он был молодой, младше самого Маана, в чем-то похож на Лалина, такой же простодушный и пытающийся выглядеть внушительно и грозно. И ему просто не повезло.

Каждый инспектор внутренне готов к тому, что очередной Гнилец окажется быстрее него. Или не быстрее, но удачливее. По статистике — Маан хорошо помнил эту цифру, шестьдесят восемь процентов инспекторов Контроля получают за время службы серьезные ранения. Тело инспектора, пусть оно подготовлено, обучено и усовершенствованно по сравнению с обычным, состоит из того же материала, а значит, тоже склонно к поломке. Время от времени кому-то не в меру прыткий Гнилец отхватывал несколько пальцев или руку, кому-то доставалась порция концентрированной кислоты в лицо, некоторые оставались без глаз или с отвратительными шрамами через все лицо. К этому привыкли, и относились как к данности, печальной, но неизбежной.

Тот парень мог бы сунуться раньше чем надо и лишиться половины челюсти, отхваченной бритвенно-острыми секущими кнутами Гнильца. Или опоздать на секунду и увидеть содержимое собственного живота, обнаженное чудовищным быстрым ударом, против которого бесполезен бронежилет. А то и просто тихо умереть, даже не успев понять, что происходит. Но он даже не успел встретиться с Гнильцом.

На одной операции у него просто произвольно сработал «ключ», висящий на поясе. Тогда Контроль использовал первую, несовершенную модель, чей спусковой механизм изредка проделывал такие номера. Поэтому опытные инспектора использовали «ключи» неохотно, предпочитая выламывать двери проверенными методами. Будь «ключ» у того в руке, он отделался бы десятком-других мелких царапин. Но «ключ» висел у него на поясе — и когда боёк ударил в капсюль, миниатюрное двухсотграммовое ядро, способное проламывать двухслойную стальную дверь и содержащее в себе сотни металлических фрагментов, просто оторвало ему ногу выше колена.

Он остался на службе в Контроле и, как пострадавший во время проведения операции, даже был повышен на два социальных класса. Маан иногда сталкивался с ним в отделе — парень был молчалив до полной замкнутости и равнодушен ко всему окружающему настолько, что казался призраком, не способным взаимодействовать с реальным миром. Ногу восстановить ему не смогли — медицина Луны еще не доросла до нужного уровня, да и восстанавливать было нечего, ему могли лишь предложить механический протез, сложный, функциональный, но не способный заменить ногу по-настоящему.

Разумеется, оперативная работа была для него после этого закрыта. Он занимался заявками, проверкой информации, дежурил в отделе, составлял отчеты об операциях, но никогда уже в них сам не участвовал. Это было неприятное зрелище и Маан, как и прочие инспектора, хоть и сочувствовал парню, но все же старался много времени наедине с ним не проводить. Посеревшее лицо и мертвые, полупрозрачные глаза скверно действовали на нервы. Никто не говорил ему худого слова, начальство благодарило за выполненную безукоризненно работу, но все знали — даже не решаясь признаться самим себе — что отныне он пария среди других. Дефектный механизм. Калека. Ограниченно-полезный вид. Даже оставаясь кому-то нужным, он никогда больше не сможет выполнять ту работу, для которой был предназначен, а значит, и его чутье, и все качества, стоившие Контролю огромных трудов и средств, не имеют никакого применения.

Сломанный инструмент, не годный больше для работы.