Гнилые болота

Мн хотлось бы говорить о счасть бабушки, описать его радужными красками, но я далъ себ слово ничего не выдумывать и строго придерживаться истины. Уже черезъ два мсяца посл свадьбы бабушка не была счастлива. Ея несчастье составляли и отсутствіе богатыхъ нарядовъ, и невозможность здить по баламъ, и необходимость ходить пшкомъ. Бднякъ считаетъ все это пустыми прихотями, но безъ этихъ прихотей не можетъ быть счастливымъ человкъ, выросшій въ богатств. Бабушка страдала, встрчая на петербургскихъ улицахъ блестящіе экипажи знакомыхъ людей, на нее наводила тоску афиша о вечернемъ спектакл, попавшаяся ей въ руки, и все это, какъ нарочно, металось въ глаза и дразнило своимъ блескомъ.

Джонъ, неизвстно откуда, доставалъ деньги и исполнялъ капризы избалованнаго ребенка. Ребенокъ, къ несчастію, былъ очень милъ. Такъ прошло около четырехъ дть; родился у бабушки сынъ, родилась дочь. Наконецъ, Джона потребовали съ полными отчетами по дламъ торговаго дома, запутаннымъ до-нельзя. Грустно было прощанье супруговъ, но еще грустне было извстіе, полученное изъ Англіи черезъ полгода посл отъзда Джона. Бабушк писали:

«Имемъ честь извстить почтенную мистриссъ Друри, что во время перезда изъ г. С.-Петербурга въ г. Лондонъ у достоуважаемаго мистера Джона Друри, повреннаго но дламъ въ г. С.-Петербург торговаго дома гг. Споршиль и компанія, закружилась голова, и онъ упалъ за бортъ корабля въ море. Вс усилія матросовъ, въ крайнему сожалнію знакомыхъ и родныхъ покойнаго, остались тщетными, и спасти утопленника не смогли». За симъ слдовала подпись одного изъ гг. Споршилей. Посторонніе люди говорили, что у Джона совсмъ не кружилась голова въ минуту паденія въ море; говорили, что онъ и не падалъ въ море, но бабушка не врила этимъ слухамъ. «Джонъ зналъ, — говорила она, — что я любила его не за деньги: я жила бы съ нимъ и въ бдности, съ милымъ сердцу человкомъ»… Тутъ шли разсужденія такого рода, что я не считаю, нужнымъ выписывать ихъ; любознательный читатель можетъ ихъ отыскать въ любомъ старомъ роман, подъ слдующими заглавіями: шалашъ въ лсу, рай подъ деревомъ и утоленіе голода сочными и длинными поцлуями. Разумется, все это говорилось отъ чистаго сердца; но все-таки Джонъ былъ правъ въ своемъ расчет, хотя немного позднемъ. Жить вмст они не могли, не разлюбивъ другъ друга; помириться съ родными при жизни Джона бабушка не могла, а безъ ихъ помощи не было средствъ вести роскошную или широкую жизнь. Джонъ былъ помхою, и онъ счелъ нужнымъ сократиться. У меня даже не поднимается руіса на обвиненіе Джона за то, что онъ вырвалъ бабушку на время изъ аристократическаго круга. Ея натура была создана для романа. Не явись Джонъ, явился бы какой-нибудь Григорій или Франсуа. Разница была бы только та, что Григорій, женившись на ней, заставлялъ бы ее шляться по роднымъ за примиреніемъ и за деньгами и вколотилъ бы ее въ гробъ, а Франсуа пожилъ бы съ нею, попвая псенки, и года черезъ два ухалъ бы на родину, не женившись на бабушк и бросивъ ее съ двумя незаконнорожденными дтьми.

Дтей, какъ уже сказалъ выше, у бабушки было двое, ихъ нужно было вырастить и воспитать. На это требовались деньги, а ихъ у бабушки въ день полученія письма изъ Англіи было ровно восемь гривенъ ассигнаціями…

IV Жизнь моего дяди