Гнилые болота

«А ну-ка, возьми меня, — подмигивала игрушка, — поиграй!» Я сталъ протягивать къ ней коротенькія ручонки. Никто, кром отца, хотя онъ и читалъ, не замтилъ моихъ движеній, и добрый отецъ поспшилъ исполнить желаніе любимаго сына: онъ подвинулъ ко мн свчу. Я быстро хватилъ огонь, и въ то же мгновеніе комната огласилась криками, полились долго подступавшія къ глазамъ слезы, благо представился подходящій случай поплакать. Тутъ-то и началась комедія, совершенно непонятная мн и только потому не вызвавшая моего смха. Разсказы о всхъ ея подробностяхъ и о множеств другихъ случаевъ изъ моей дтской жизни я слышалъ-по нскольку разъ отъ родителей и могу ихъ передать врно до мельчайшихъ подробностей.

— Что ты сдлалъ, Вася! — упрекнула матушка отца, подбгая ко мн и осматривая мою, выпачканную саломъ, но почти не обожженную руку.

— Далъ попробовать Саш, какъ жжется огонь, — хладнокровно отвтилъ отецъ, потомъ поправилъ свтильню и поспшилъ, приняться за прерванное чтеніе, какъ будто тутъ-то и было самое занимательное мсто въ роман.

— А-ахъ, варваръ, злодй! — закричала бабушка, путь не падая въ обморокъ, и вышла изъ себя отъ негодованія. — Нарочно подвинуть свчу: къ двухлтнему сыну, чтобы онъ сгорлъ, уродомъ сдлался!

— Сгорть-то я ему не далъ бы, — съ улыбкою отвчалъ варваръ:- а безъ этого урока, можетъ-быть, онъ и сдлался бы уродомъ.

— Это что за новости? Сдлался бы уродомъ безъ вашего глупйшаго урока? (Бабушка въ сердцахъ всмъ говорила: вы дуракъ, а не: ты дуракъ). Отчего же, скажите пожалуйста, другія дти не длаются уродами? Будьте столь добры, Василій Александровичъ, объясните!

Бабушка разводила пальцами, словно въ нихъ подергивало каждую жилку.

— Не длаются, потому что- Богъ милуетъ, или няньки берегутъ; у насъ же нянекъ нтъ, а на Бога надйся, да и самъ не плошай, говоритъ пословица, — серьезнымъ голосомъ объяснилъ отецъ.

Онъ былъ терпливый человкъ.

— Мужицкая пословица, какъ и вс пословицы! У васъ чувствъ родительскихъ нтъ, для васъ сынъ все равно, что муха: налетла на-огонь, сожгла крылья — туда и дорога! А теперь у ребенка рука-то разболится, и что еще съ ней будетъ — Богъ знаетъ. Pauvre enfant!

Отецъ упорно читалъ, но обвиненія и допросы не кончились.

— Опять борьба! — сказалъ звучный мужской голосъ.

Въ комнат уже съ минуту стоялъ матушкинъ братъ, красивый и стройный господинъ, совершенно неопредленныхъ лтъ, не то юноша, не то тридцатилтній мужчина. Дядя, повидимому, любовался семейной сценой и выжидалъ удобной минуты для своей фразы.

— Какая борьба! Я подвинулъ къ сыну свчу, а матушка отъ этого вспыхнула, — сострилъ отецъ, закрывая книгу и пожимая нжную дядюшкину руку.

— Il est fou, cher Pierre, — загорячилась бабушка и принялась на французскомъ язык съ величайшими подробностями длать изъ мухи слона. — Вразуми хоть ты его, — заключила она свой разсказъ.

— Peut-^etre il а ses raisons.- небрежно замтилъ Пьеръ, муха показалась ему настоящимъ слономъ, и онъ уже считалъ себя призваннымъ для вразумленія отца. — Точно, странный урокъ! Твоя теорія воспитанія очень опасна, — продолжалъ онъ мягкимъ, неторопливымъ и вкуснымъ голосомъ, какъ человкъ, отыскивающій вкусъ въ новомъ, поданномъ на пробу кушань, и сталъ удобно усаживаться на диван, подложивъ подъ локоть подушку. — Опытъ — дло хорошее; но ребенку онъ можетъ обойтись дорого, — и игра не будетъ стоить свчъ. Ошибокъ, увлеченій, даже страданій наберется много, — но разовьютъ ли они въ немъ врный взглядъ на вещи? Вотъ въ чемъ вопросъ, какъ говоритъ Гамлетъ.

Начало послдней фразы произнеслось по-англійски.

— Ха-ха-ха! — засмялся отецъ. — Кто теб сказалъ, что у меня есть какая-нибудь теорія воспитанія? Я просто счелъ неудобнымъ, коверкая языкъ, объяснить сыну, что отъ огня будетъ пипи или биби… Я увренъ, что онъ не понялъ бы меня и заплакалъ бы точно такъ же, какъ заплакалъ теперь. Зато ему не вздумается въ другой разъ тянуться къ огню, и, значить, я избавилъ его въ будущемъ отъ ненужныхъ желаній и слезъ. Какая же тутъ теорія? И гд намъ выдумывать теоріи!

— Зачмъ же самоуниженіе? Зачмъ мщанство мысли и выраженія? «Гд намъ!» Что же мы? безсмысленныя животныя, бездушныя машины? Я гораздо охотне предположу, что ты дйствовалъ во имя теоріи, убжденій, чмъ соглашусь съ твоимъ объясненіемъ поступка. Отвергая въ немъ теоретическое начало, ты прямо говоришь: сегодня я сдлалъ такъ, завтра я поступлю иначе; у меня нтъ никакихъ взглядовъ на дло воспитанія. Это полное сознаніе въ безсмысленности своигь дйствій.

— Ну, нтъ; взгляды-то есть, а все же, милый ты человкъ, теоріи воспитанія у меня не имется, — наукамъ я не учился! Я буду именно поступать такъ сегодня, иначе завтра, смотря по обстоятельствамъ. Это не теорія! Врь ты мн, что не намъ создавать теоріи, — убждалъ отецъ своего противника.

Дядя пожалъ плечами.

— Мысли, сейчасъ высказанныя тобою, уже есть теорія. Но ты не хочешь сознаться въ этомъ. У тебя упрямая и скрытная натура, ты настоящій русскій му-у-у…

Вмсто слова дядя, быть-можетъ, первый разъ въ жизни, испустилъ коровье мычаніе; подражаніе вышло такъ хорошо, что онъ даже сконфузился. Отецъ улыбнулся.