Гном

Дима постелил Сергею на диване, и тот, уже в комнате, освещенной только светом уличного фонаря, проникающего сквозь тонкую ткань штор густой синевой, наконец решился сказать другу половину причины своего приезда:

— Дим, я книгу написал, может у тебя найдется время прочитать?

Друг, совсем как во времена их ночных разговоров в колледже, облокотившись на локоть, смотрел на Сергея через синюю темноту комнаты:

— Какое время, Гном! Если бы ты был не с дороги сегодня, я прямо сейчас бы и начал! — в его голосе был вопрос, но Сергей, чувствуя себя действительно уставшим — больше от волнений, найдет ли он друга по адресу, примет ли тот его и как, с радостью откликнулся:

— Спасибо, Дим, но давай утром, я, правда, уже засыпаю, — и, неожиданно для себя, перед тем, как окончательно заснуть, Сергей понял, что это не от усталости и страхов он так хочет спать, а от первого спокойствия и счастья за долгое время, от чувства безопасности, в котором он себя ощутил рядом с другом.

10

Следующий день они провели — один — в чтении книги, а сам автор — сидя за компьютером и строча совершенно неожиданно пришедший в голову сюжет нового — уже — романа. Они прерывались на бутерброды, кофе и старушкины блины с вареньем, которые она испекла «для гостя» и, протискивая тарелку в дверь, с любопытством оглядев комнату Димы, удовлетворенно закивала головой:

— Я думала, опять пьешь, а потом слышу — тишина, сейчас вот вижу — работаете. Хорошо это, мальчики! — И, как только Сергей принял тарелку из ее рук, поблагодарив, тут же ушла, явно удовлетворенная молодежью.

Дима засмеялся:

— Это она не за меня, за себя волнуется, — я, когда пил, буйный был, — и махнул Сергею рукой в знак того, что блины нужно начинать есть — остынут.

— Дим, какая разница, она тебе в восемьдесят лет блины печет, а ты о причинах болтаешь! Скажи «спасибо» и начинай потреблять ее манну небесную, упавшую в твою голодную бутербродную жизнь, — Сергей улыбался, намазывая блин вареньем, и заметил, что друг уже вовсю жует, явно зная, что блины — вкусные. Следуя примеру друга, он тоже начал есть, и они уже не могли разговаривать, пока тарелка не опустела. И только, глядя на нее, как-то одновременно заговорили о том, что нужно старушке какой-нибудь подарок сделать, потому как в ее годы подвиг — совершенно чужим людям приятное делать и заботиться о них. Каждый думал в это время о своих: Сергей — родителях, Дима — матери, о том, что те делали для них все просто так, без обязательств, по-человечески, только в их раннем детстве — до прекращения роста Сергея и до замужества матери Димы, когда он стал ей просто не нужен.

Дима, выйдя из гипнотической болезненности прошлого — когда хочется думать, что во всем виноват кто-то другой, и жалеть себя приятно, — взял тарелку и повернулся к Сергею:

— Гном, я пойду тарелку ей верну, и работать будем.

Сергей, согласно кивнув, пошел за другом еще раз поблагодарить за сердечность тетю Кати и помыть руки, заняв свои мысли уже целиком новой книгой.

Не замечая времени, Сергей писал свою новую историю, когда, вздрогнув от неожиданности, услышал голос Димы — надорванный, словно целый день тот упражнялся в исполнении сложных арий с плохим учителем:

— Гном, я дочитал, — он замолчал. Сергей ждал, что он добавит еще что-то, но в комнате было тихо и, боясь повернуться к Диме, он спросил, так же глядя на монитор:

— Дим, что? Не понравилась?

Друг опять не ответил, и уже не в силах ждать, чувствуя, что рушится еще одна мечта, не оставляя никаких возможностей для него, Сергей, резко повернувшись на крутящемся стуле, спрыгнул с него и подошел к другу, сидящему, закрыв лицо руками.

Он стоял перед Димой, пока тот не поднял к нему глаза:

— Тяжело это, Гном, очень хорошо и очень тяжело. Давай в издательства рассылать — нельзя это на полку класть и читать для себя — как дневник, в возрасте тети Кати. Я сейчас напишу список издательств, для которых переводил, где я людей знаю, и завтра позвоню всем, скажу, что пришлю…

Сергей понял, что уже не может тянуть время — наступила непростая минута, когда он должен сказать другу, зачем на самом деле приехал к нему. Он сел рядом с Димой на диван, пытаясь унять прыгающее — уже где-то в горле — сердце, и не поворачиваясь, начал:

— Дим, понимаешь, я в Москве хотел по издательствам разослать, но потом испугался — они увидят меня, и либо даже читать книгу не станут, либо — издадут ее под чьим-нибудь другим, своим именем — они же понимают, что существо вроде меня бороться с ними никак не сможет.

Дима, нахмурив брови, смотрел на него:

— Гном, почему ты решил, что твой рост имеет для издателей значение?

Сергей, уже нетерпеливо — он хотел избавить себя от неопределенности, рассказать Диме свой план и узнать, согласиться ли тот, заговорил очень быстро: